Он откинулся на спинку стула и, скрестив руки, глубоко вздохнул, исполненный жалости к Гатю и к самому себе. Возчик все глядел на него с недоуменным видом. Можно ли доверять этому человеку — вот что было ему неясно. Наконец он изрек:
— Ты прав.
Оба умолкли.
— Одного я в толк не возьму, — снова заговорил Гатю. — Почему он на мне срывает зло за Филиппа?.. Филипп путался с его бабенкой, а все шишки на меня… С какой стати?
— Ты отец Филиппа, — сказал Аспарух. — Потому Борис и ненавидит тебя, если, конечно, не принимать во внимание политические причины, которые им нужны только как мотив для увольнения. Все подстроено! Чего тут не понять!
Гатю нагнулся, поднял с пола бумажку и встал.
— Не знаю, кто прав, кто виноват… Но теперь мой ход! — не сказал, а скорее выдохнул Гатю и, тупо глядя на бумажку, двинулся к двери. Аспарух задумчиво смотрел в окно. Уже переступив порог, Гатю еще раз спросил своего покровителя:
— Ну, так как же? Станем добиваться, чтоб нас вернули?
— Безнадежно!
— Может, хоть выходное пособие потребовать? Я по уши в долгах. Ни гроша в кармане… Как ты считаешь?.. Должен я расплачиваться?
Аспарух пожал плечами.
— Тебе что, у тебя в банке лежат… А вот мне… — продолжал Гатю. — Ни лошади, ни повозки… Куда деваться? Камень на шею да в Синий омут… Другого выхода нет…
— Ты прав, Гатю. В твоем положении и руки наложить на себя не долго. Нет ничего удивительного!
Гатю не сводил с него вопрошающего взгляда.
— Сходи на всякий случай к Борису… Пусть объяснит, почему так поступил с тобой? Что ты ему сделал?
— А, к Борису! — вздрогнул Гатю. — Он ненавидит меня…
— Да, верно, он страшно озлоблен… Грозился ведь убить тебя… И, чего доброго, выполнит угрозу. Долго ли ему — и бровью не поведет… Эти, из его шайки, ни перед чем не остановятся. И к работе тебя не допустят на станции, даже гравий грузить не позволят… Классовая борьба, Гатю! Страшное дело.
Глаза Гатю расширились от ужаса — картина, нарисованная Беглишки, привела его в полное отчаяние. Он не видел спасения, не видел никакой соломинки, за которую можно было бы ухватиться. А тут еще Аспарух со своим советом.
— Ступай проси Бориса, Гатю, может, сжалится над тобой. Ступай, ступай!
Шумно переведя дух, Гатю прикрыл дверь и стал тяжело спускаться с лестницы, и до самого дома в ушах его звенел голос Беглишки.
