— Это дѣло будетъ въ такомъ случаѣ имѣть и политическій смыслъ, — сказалъ г. Благовъ, — полезно было бы наказать такого предателя, какъ этотъ Петраки-бей. Можно будетъ, я думаю, начать уголовное дѣло и принести жалобу на вашихъ противниковъ въ мехкеме24. Хотя мы офиціалыю не признаемъ ни уголовнаго, ни гражданскаго суда25 въ Турціи, чтобы не потворствовать суду христіанъ по Корану, однако, ловкій консулъ всегда можетъ войти въ соглашеніе съ моллой или кади и черезъ нихъ выиграть дѣло.
Отца слова эти очень обрадовали. Потомъ отецъ мой упомянулъ, почти случайно, о томъ, что скоро хочетъ везти меня въ Янину и затрудняется только тѣмъ, гдѣ меня оставить и кому поручить. Г. Благовъ тотчасъ же воскликнулъ:
— Пустое! У меня домъ большой, и я одинъ въ немъ живу. Я ему дамъ хорошую комнату, и пусть живетъ у меня, пусть и онъ привыкаетъ къ русскимъ, чтобы любить ихъ, какъ вы ихъ любите. Черезъ недѣлю путешествіе мое кончится; я буду ждать васъ съ сыномъ и отсюда людямъ своимъ дамъ знать, чтобы приготовили для васъ комнату.
Отецъ мой почти со слезами благодарилъ консула; а мать моя обрадовалась этой чести такъ, какъ будто бы меня самого въ какой-либо русскій высокій чинъ произвели. Отецъ, который сначала не совсѣмъ былъ тоже доволенъ молодостью консула и какъ бы легкомысленною свободой и веселостью его разговора, такъ послѣ этого разговора съ нимъ расположился къ нему, что сталъ говорить: «Нѣтъ, ничего, что молодъ».
На другой день г. Благовъ и самъ пригласилъ меня къ себѣ въ Янину и вообще обошелся со мной очень братски и ласково, хотя и огорчилъ меня нѣкоторыми, вовсе неожиданными, замѣчаніями.
На первый день, когда отецъ представилъ меня ему, я ужасно смутился, ничего почти не могъ отвѣчать на вопросы, которые онъ мнѣ предлагалъ, и даже сѣлъ ошибкой отъ стыда вмѣсто дивана на очагъ. Г. Благовъ это замѣтилъ и сказалъ: «зачѣмъ же ты, г. Одиссей, сѣлъ такъ не хорошо?» Я еще болѣе смутился; однако пересѣлъ на диванъ. Отецъ мой тоже за меня покраснѣлъ и говоритъ: «это отъ стыда мальчикъ сдѣлалъ; вы ему простите».
Потомъ наединѣ со мною отецъ сказалъ мнѣ: «не надо, Одиссей, такимъ дикимъ быть. Добрый консулъ съ тобою говоритъ благосклонно, а ты какъ камень. Уважай, но не бойся. Не хорошо. Онъ скажетъ, что ты необразованъ и глупъ, сынъ мой. Держи ему отвѣтъ скромный и почтительный, но свободный».
Я вздохнулъ и подумалъ про себя: «правда! я глупъ былъ. Другой разъ иной путь изберу. Я вѣдь знаю столько хорошихъ и возвышенныхъ эллинскихъ словъ. Зачѣмъ же мнѣ молчать и чего мнѣ стыдиться?»
