Рука ребенка уходила далеко до горъ Кавказа, къ истокамъ Нила, къ дикимъ дакійскимъ берегамъ.
Глаза другихъ дѣтей слѣдили за рукой товарища, и пріучалась постепенно вослѣдъ за взорами летать и мечтать.
Когда мы предъ нимъ перечисляли народы, которые населяютъ Турецкую имперію, онъ не забывалъ и тогда напомнитъ намъ, что́ такое греки.
Онъ спрашивалъ у насъ: «какой изъ всѣхъ народовъ Турціи способнѣе и къ воинскимъ подвигамъ и къ наукѣ?» Мы спѣшили отвѣчать: «Христіане». И Несториди соглашался… «Да! Христіане… то-есть, ты хочешь сказать этимъ — греки. Греки, скажи, способнѣе всѣхъ».
Иначе сталъ говорить онъ намъ, когда мы выросли большіе.
Я помню, позднѣе, когда мы оба съ нимъ, — я ученикомъ, а Несториди наставникомъ, — жили вмѣстѣ въ Янинѣ, онъ обращался съ такою рѣчью:
— Несмотря на тяжкія условія, о коихъ распространяться здѣсь нѣтъ нужды, византійское просвѣщеніе продолжало, подобно живоносному источнику, струиться въ тѣни и питать корни новыхъ всходовъ. Болгары, молдаване, валахи, сербы, русскіе, обязаны всѣмъ духовнымъ существованіемъ своимъ однимъ лишь остаткамъ греческаго просвѣщенія, которое не могло стереть съ лица земли никакое жесточайшее иго. Два раза цвѣлъ эллинскій народъ; онъ далъ сперва міру безсмертные образцы философской мудрости, искусствъ и поэзіи, и потомъ, оживленный духомъ ученія Христа, онъ благоустроилъ православную церковь, утвердилъ незыблемый догматъ христіанскій и оставилъ въ наслѣдство человѣчеству новые образцы краснорѣчія и возвышенныхъ чувствъ въ проповѣдяхъ святыхъ отцовъ и въ гимнахъ богослуженія, въ этихъ греческихъ гимнахъ, воспѣваемыхъ съ однимъ и тѣмъ же восторгомъ, съ одною и тою же вѣрой въ снѣгахъ сибирскихъ и въ знойныхъ пустыняхъ Сиріи и древняго Египта, въ роскошныхъ столицахъ, подобныхъ Аѳинамъ, Москвѣ, Вѣнѣ, Александріи, и въ самомъ бѣдномъ селѣ воинственной Черногоріи, въ дикихъ Балканскихъ горахъ и въ торговомъ Тріестѣ! Помните, что весь міръ, все человѣчество обязано грекамъ до скончанія вѣка почти всѣмъ, что́ у человѣчества есть лучшаго: вѣчными образцами воинской доблести Леонидовъ и Ѳемистокловъ, философской мудростью Сократовъ и Платоновъ, образцами прекраснаго въ созданіяхъ Софокла и Фидія и, наконецъ, какъ я вамъ сказалъ уже, воздвиженіемъ твердыхъ, незыблемыхъ основъ святой церкви православной нашей, одинаково приспособленной къ понятіямъ и чувствамъ мудреца и простѣйшаго землепашца, царя и нищаго, младенца и старца. Вы меня слушаете теперь внимательно, — прибавлялъ онъ нерѣдко, — но я знаю, что вы еще не въ силахъ понять вполнѣ то, что́ я вамъ говорю… Придетъ время, когда все это будетъ вамъ гораздо яснѣе… Вы поймете, когда будете старше, почему мы, эллины новѣйшаго времени, вызванные въ третій разъ къ новой жизни трудами Кораиса, мученическою смертью патріарха Григорія, кровавыми подвигами столькихъ героевъ Акарнаніи, острововъ и нашего прекраснаго Эпира, почему мы въ правѣ надѣяться на будущее наше и на то, что мы третій разъ дадимъ вселенной эпоху цвѣта и развитія. Малочисленность племени нашего пусть не смущаетъ васъ. Римъ, объявшій постепенно весь міръ, начался съ небольшого разбойничьяго гнѣзда на берегахъ Тибра, съ городка, который, вѣроятно, былъ бѣднѣе и хуже нашего Франга́десъ; Россія имѣла, лѣтъ двѣсти, триста тому назадъ, не болѣе шести или семи милліоновъ жителей, по мнѣнію нѣкоторыхъ германскихъ статистиковъ, и вы видите, чѣмъ стала теперь эта Россія, — Россія, которой народъ не могъ сравниться съ нашимъ по природнымъ способностямъ своимъ, по гордой потребности свободы, по энергіи и предпріимчивости.
