Отецъ мой зналъ изъ писемъ о томъ, какой я анагностъ хорошій вышелъ и какъ скоро. Онъ сердечно утѣшался этимъ и писалъ намъ съ Дуная: «А сына моего Одиссея благословляю и радуюсь тому, что онъ преуспѣваетъ въ церковной діаконіи и псалмопѣніи. Похвальное и честное дѣло; ибо и въ древней Византіи дѣти и юноши, сыновья сенаторовъ императорскихъ и иныхъ великихъ архонтовъ, считали за честь и удовольствіе быть чтецами въ Божіихъ храмахъ!»
Такъ одобрялъ меня отецъ, и я этому радовался и еще громче, еще старательнѣе читалъ и пѣлъ.
Мирно, говорю я, текла наша семейная жизнь въ горахъ, день тихо убѣгалъ за днемъ… праздники церковные и трудовыя будни; веселыя свадьбы изрѣдка, училище, молитва; упорный трудъ у стариковъ, у насъ игры; слезы новыхь разлукъ у сосѣдей; возвратъ мужчинъ на родину, радость старыхъ отцовъ и матерей; иногда печальный слухъ о чьей-нибудь кончинѣ; ясные дни и ненастные; зной и дожди проливные; снѣга зимой грозные на неприступныхъ высотахъ и цвѣточки милые, алые, желтые, бѣлые, разные, загорскіе родные цвѣточки мои, весной по зеленой травочкѣ нашей и въ бабушкиномъ скромномъ саду.
Я росъ, мой другъ, и умъ мой и сердце мое незримо и неслышно зрѣли.
Яснѣе видѣлъ я все; пробуждались во мнѣ иныя чувства, болѣе живыя.
Я начиналъ уже думать о будущемъ своемъ. Я спрашивалъ уже себя, отъ времени до времени, какая ждетъ меня судьба на этомъ свѣтѣ?
И что́ на томъ?.. Что́ тамъ, за страшною, за безвозвратною ладьей неумолимаго Харона?
Я начиналъ все внимательнѣе и внимательнѣе слушать бесѣды и споры опытныхъ и пожилыхъ людей.
И здѣсь, въ городахъ Эпира, какъ и на Дунаѣ, великая тѣнь державной Россіи незримо осѣняла меня. Прости мнѣ! Ты хочешь правды, и вотъ я пишу тебѣ правду.
Эллада! Увы! Теперь Эллада и Россія стали для души нашей огонь и вода, мракъ и свѣтъ, Ариманъ и Ормуздъ.
— Смотрите, — восклицаетъ пламенный грекъ, — смотрите, православные люди, русскіе возбуждаютъ болгаръ къ непокорности и схизмѣ. Вы слышали, эллины, объ ужасномъ преступленіи, совершившемся недавно въ одномъ изъ сосѣднихъ домовъ? Молодой сынъ, въ порывѣ нечеловѣческаго гнѣва, поднялъ святотатственную руку на собственную мать свою. Не мать ли русскому православію наша вселенская церковь? Не она ли просвѣтила древнюю Россію святымъ крещеніемъ? Не она ли исторгла русскихъ изъ мрака идолослуженія?.. И эта Россія, лучшая, любимая дочь нашей великой, гонимой матери, нашей святой восточной и вселенской церкви, она… страшусь вымолвить…
