Митрополитъ поспѣшно возвратился въ пріемную паши и воскликнулъ:
— Видите, эффенди мой! До чего враги мои злобны; они подослали въ митрополію турчанку искать обращенія нарочно съ цѣлью разстроить меня съ вами и вселить въ васъ ко мнѣ недовѣріе.
Паша просилъ его успокоиться и довѣрчиво совѣтовалъ ему послать своего собственнаго митрополичьяго кавасса, чтобъ узнать настоящимъ образомъ, въ чемъ дѣло.
Митрополитъ, однако, во гнѣвѣ (все подозрѣвая Куско-бея и другихъ враговъ своихъ въ интригѣ) приказалъ кавассу въ присутствіи паши выгнать эту женщину вонъ тотчасъ же!
Кавассъ пришелъ и засталъ насъ всѣхъ у гроба св. Георгія такъ, какъ я разсказалъ. Онъ сказалъ Назли:
— Уходи вонъ сейчасъ! Владыка такъ приказалъ.
Но Назли отвѣчала спокойно:
— Нѣтъ, я отъ святого мученика не пойду. Онъ меня не пускаетъ.
Никто изъ присутствовавшихъ кавасса не поддержалъ, и отецъ Арсеній прибавилъ отъ себя:
— Куда ей итти отсюда?
Когда кавассъ извѣстилъ владыку о томъ, что Назли уходить не хочетъ, митрополитъ сѣлъ на коня и пріѣхалъ самъ.
Онъ вошелъ разгнѣванный, руки его дрожали, лицо было встревоженное. Мы всѣ молча низко, низко поклонились.
Отецъ Арсеній сдѣлалъ ему три земныхъ поклона. Назли все лежала, припавъ лицомъ къ холодному мрамору гробницы.
— Это ты привелъ ее? — спросилъ владыка отца Арсенія.
— Я, старче, я, я… — сказалъ отецъ Арсеній весело и безъ малѣйшаго смущенія.
— Ты?
И митрополитъ долго глядѣлъ на него молча и подавляя бурю гнѣва, которая кипѣла видимо въ немъ… Потомъ сказалъ:
— Что́ жъ, это хорошо… Не сподобимся ли мы съ тобой мученическаго вѣнца за это?.. А? какъ ты скажешь?..
— Простите… — сказалъ Арсеній и еще разъ поклонился въ ноги.
Владыка продолжалъ все еще бороться съ своими чувствами и потому, видимо, взвѣшивалъ каждое свое слово. Обратясь къ Назли, онъ сказалъ ей тихо, но съ негодованіемъ, дрожащимъ въ голосѣ и взглядѣ:
— Встань, благословенная, подойди, поцѣлуй мою десницу. Дай мнѣ взглянутъ на себя, что́ ты за человѣкъ.
Назли встала и тотчасъ же, упавъ ему въ ноги, сказала тихо и проникающимъ въ сердце голосомъ:
— Старче мой! милый мой старче!.. Барашекъ ты мой старче… я скоро умру… мой старче!..
И, качая головой, она сѣла на полъ у ногъ его и заплакала. Потомъ сказала:
— Поди сюда поближе, деспотъ ты мой, эффенди ты мой, паша ты мой! дай руку свою…
Митрополитъ тронутый подошелъ ближе, нагнулся къ ней и подалъ ей руку; она поцѣловала ее, потомъ, приложивъ руку его къ своей груди, въ которой такъ сильно билось сердце, вдругъ закричала раздирающимъ голосомъ:
