Такъ полушутя, полусерьезно говорили отцу Арсенію иные купцы, доктора и ученые наставники наши. Такъ говорилъ Куско-бей, такъ говорилъ особенно Несториди, когда былъ въ Янинѣ. Если была въ словахъ этихъ и шутка, то лишъ потому, что всѣ люди эти знали: не справиться старцу и съ сотою долей того труда, который онъ желалъ бы свершить. Но отецъ Арсеній былъ истинный, искренній попъ; онъ былъ и патріотъ, конечно, какъ всякій грекъ, но православіе политическое никогда не могло въ немъ исказить и затмить вполнѣ духовнаго, настоящаго православія, простой и великой мысли о загробномъ спасеніи многихъ душъ, осужденныхъ неизбѣжно здѣсь на землѣ вѣчно страдать и вѣчно грѣшить!
И на всѣ эти умныя рѣчи, въ которыхъ, надо сознаться, было много односторонней истины, съ точки зрѣнія нашего греческаго этно-филетизма, отецъ Арсеній отвѣчалъ свое: «Нѣтъ, добрый человѣче мой, нѣтъ. Надо и этихъ ржавыхъ людей просвѣтить истиннымъ свѣтомъ!.. Когда еще они выучатся такому высокому языку, какъ эллинскій, а пока пусть на своемъ читаютъ. А греки не пропадутъ до скончанія міра, не бойся, не бойся, не бойся! Говорятъ, Петръ Великій россійскій сказалъ: «Музы, покинувъ Грецію, обойдутъ весь міръ и снова возвратятся на свою родину…» Не бойся, Россія и Греція — вотъ два столпа вселенскаго православія, и грековъ самъ Господь нашъ Богъ милосердый хранитъ!»
И мнѣ случалось слышать въ домѣ отца Арсенія такіе споры, и не только слышать, но даже и понимать ихъ такъ хорошо, какъ только могъ понимать я ихъ въ тѣ годы. Выразить и разсказать словами я тогда не могъ, конечно, и сотой доли того, что́ могу выразить теперь; но понимать полусознательно, получувствомъ, полумыслью — я понималъ очень много и тогда.
Въ минуты, свободныя отъ своихъ занятій, отецъ Арсеній училъ азбукѣ своихъ маленькихъ внучатъ; иногда шутилъ и смѣялся съ ними, заботливо вникалъ въ ихъ распри, разспрашивалъ подробно, мирилъ и даже билъ ихъ иногда, но не крѣпко, не гнѣваясь въ сердцѣ своемъ и приговаривая: «Еще хочешь? еще? море́-мошенникъ ты этакій? А?»
Къ бѣднымъ онъ былъ милостивъ и жалостливъ и нерѣдко наскучалъ богатымъ людямъ, ходя по домамъ и выпрашивая у нихъ для этихъ бѣдныхъ деньги, когда у него самого недоставало. Старый Би́чо, Бакыръ-Алмазъ иногда, принимая его у себя, восклицалъ: «Ужъ вижу я, ты опять хочешь, мой попъ, развьючить меня легонечко, чтобы поскорѣй въ игольное ушко пропустить меня въ рай!.. Нѣтъ, дай ужъ немного во грѣсѣхъ отдохнуть, сердечный ты мой!»
