Остался отецъ въ этой комнаткѣ и видитъ — сидитъ въ сторонѣ у очага худой турокъ съ длинными усами. Оружія по стѣнамъ много. Понялъ отецъ, что это и есть джелатъ4, который долженъ его убить.
Отецъ ему поклонился, и турокъ говоритъ ему: «здравствуй» и приглашаетъ вѣжливо сѣсть около себя.
Отецъ сѣлъ. Началъ турокъ спрашивать, откуда онъ и какъ его имя. И что́ отецъ скажетъ, онъ все ему: «Такъ, хорошо, очень хорошо!» И потомъ еще разъ спросилъ у него, какъ его имя, чтобъ онъ повторилъ. Отецъ сказалъ ему, и показалось отцу, что джелатъ какъ будто иначе взглянулъ на него.
— А есть у тебя братья? — спросилъ потомъ турокъ.
Отецъ сказалъ, что есть два брата.
— А гдѣ они?
— Одинъ въ Греціи, а другой умеръ.
— А который умеръ, чѣмъ занимался, гдѣ жилъ?
Отецъ сказалъ ему и объ этомъ.
— А въ Софьѣ не жилъ твой братъ?
Вспомнилъ отецъ, что онъ долго жилъ и въ Софьѣ и ханъ тамъ держалъ.
— А никогда онъ ничего тебѣ не разсказывалъ про этотъ ханъ или про какихъ-нибудь людей?
Не помнилъ отецъ; однако нарочно сталъ будто припоминать, чтобы хоть минутку еще на этомъ свѣтѣ прожить. Измучился наконецъ, и слезы у него изъ глазъ потекли, и сказалъ онъ турку:
— Не спрашивай у меня больше ничего; ага мой эффенди мой. Я въ твоей волѣ и припомнить я больше ничего не могу; у меня одна памятъ — о бѣдной женѣ моей и моихъ сиротахъ несчастныхъ!
— А ты разскажи мнѣ, — говоритъ турокъ, — кто на тебя эту клевету выдумалъ?
Отецъ повторилъ ему то, что́ сказалъ пашѣ.
— А ты мнѣ скажи, чорбаджи, — говоритъ тогда турокъ, — радъ вѣдь ты былъ, когда ваши московскіе сюда пришли и Тульчу забрали и Силистрію осадили. Ты мнѣ, чорбаджи, правду говори только и меня ты не бойся.
— Что́ жъ, я тебѣ скажу, — отвѣтилъ ему отецъ, — вѣра у нихъ съ нами одна…
— Это ты хорошо говоришь, чорбаджи. И вижу я, что ты человѣкъ не лживый, а прямой и добрый. Все, что́ ты сказалъ, все правда. Сиди здѣсь, я скоро вернусь, а ты сиди и не бойся.
Вышелъ турокъ и заперъ отца снаружи. Долго ждалъ отецъ и молился. Наконецъ турокъ вернулся и смѣется:
— Иди съ Богомъ, куда хочешь. И лошадь твоя здѣсь. Да скачи скорѣй, чтобы тебя не вернули. И уѣзжай потомъ куда-нибудь подальше и отъ насъ, и отъ русскихъ.
Не вѣритъ отецъ и подумать не знаетъ, что́ такое случилось. И сказалъ онъ агѣ этому:
— Ага мой, не могу я съ этого мѣста тронуться, пока не узнаю, за что́ ты меня такъ милуешь.
— А вотъ за что́, — говоритъ ему турокъ. — За то, что весь вашъ родъ люди хорошіе, другихъ милуете и васъ надо миловать.
