Коэвино, услыхавъ это, пришелъ въ восторгъ, въ изступленіе:
— А! а! Это испанское! это испанское! Кавалеръ! Бѣдный рыцарь! Я не ошибся въ русскихъ!.. О! какъ я люблю эту гордую независимость крови.
Лицо его дѣлалось поперемѣнно то блаженнымъ и сладкимъ, то грознымъ и воинственнымъ; онъ носился по комнатѣ то къ отцу, то ко мнѣ, то къ Гайдушѣ, выхваляя испанцевъ и мелкихъ русскихъ чиновниковъ за то, что они не купцы и не банкиры.
На мигъ онъ успокоивался и говорилъ тихо и медленно:
— Когда здѣшніе Би́чо, Куско-беи, Конди и другіе янинскіе такъ называемые архонты говорятъ про свой кругъ «наша мѣстная аристократія», я возражаю имъ такъ: «Слушайте! Аристократія происходитъ или отъ силы меча, отъ великихъ военныхъ подвиговъ, или дается за высокіе гражданскіе труды на пользу государства… Да! Въ Европѣ есть аристократія. Напримѣръ… (Коэвино вставалъ и шелъ черезъ всю комнату къ отцу.) Напримѣръ, Principes, князья! (тихо подходя ко мнѣ). Dúkides!.. Герцоги! (погромче) Cóntides!.. Графы! (Еще громче, обращаясь къ Гайдушѣ. Опять шелъ къ отцу на другой конецъ комнаты и еще громче и басистѣе): — Viscóntides!.. Виконты!
И все важно, медленно и гордо; а потомъ какъ вдругъ взвизгнетъ, вспрыгнетъ, захохочетъ, закричитъ:
— А вы? Вы всѣ что́ такое, не только здѣсь, но и въ Элладѣ? А? Семиджи, варкаджи, бояджи, папуджи, лустраджи42!.. Ха! ха! ха!..
Мы всѣ трое, отецъ, Гайдуша и я, умирали отъ смѣха.
Однако и на этотъ разъ веселость наша не была продолжительна; кто-то застучался въ дверь. Гайдуша пошла отпереть, возвратилась, и вслѣдъ за нею вбѣжала въ комнату старая бѣдно одѣтая турчанка и съ крикомъ: «Хекимъ-баши мой, эффенди мой… Аманъ, эффенди, спаси моего сына…» бросилась къ ногамъ доктора, хватая его полу.
Въ первую минуту мы всѣ думали, что она проситъ вылѣчить бѣднаго сына; но Гайдуша сказала, что она мать тому чаушу, который вчера оскорбилъ г. Бакѣева, и знавши, что докторъ очень близокъ съ русскимъ консульствомъ, пришла просить его заступничества.
Старушка была очень жалка. Зеленое фередже́ ея было потерто; ямшакъ старъ и грубъ; рабочія руки жесткія; день былъ осенній и сырой, и она дрожала и отъ волненія, и отъ холода. Она говорила по-гречески такъ же, какъ говорятъ простыя наши гречанки; употребляла тѣ же самыя ласковыя или горькія слова… «Золотой мой докторъ». «Богъ да благословитъ тебя, мой сынъ, мой барашекъ милый… Спаси мнѣ сына». «Я ему невѣсту нашла недавно, барашекъ мой докторъ, добрый мой докторъ!.. Поди, сынъ мой, поди, эффенди мой. Русскій тебѣ другъ… Попроси его, чтобъ онъ простилъ моего Мехмеда… Богъ наградитъ тебя, Богъ, сынокъ мой!..»
