— Что́ жъ сдѣлалъ русскій консулъ? — тревожно и поспѣшно спросилъ Исаакидесъ.
— Разумѣется онъ принялъ строгія мѣры, — отвѣчалъ г. Бакѣевъ. — Паша не осмѣлился медлить удовлетвореніемъ. Всю роту солдатъ привели на консульскій дворъ; при чиновникѣ Порты вывели виновныхъ и во главѣ ихъ сообщника ихъ офицера, раздѣли и били палками. Паша предоставилъ количество ударовъ на волю консула. Консулъ смотрѣлъ изъ открытаго окна. Офицеру первому дали, — не помню навѣрное, — по крайней мѣрѣ, пятьдесятъ, если не сто ударовъ. Потомъ били двухъ-трехъ солдатъ слабѣе, остальныхъ консулъ простилъ.
— А, браво, браво! — закричалъ Исаакидесъ, — Такъ ихъ надо! Такъ ихъ слѣдуетъ учить. Дай Богъ консулу этому долгой жизни и здоровья… Пусть живетъ долго и счастливый ему часъ во всемъ!.. Браво ему, браво!..
— Это подтверждаетъ, однако, мою мысль, — сказалъ Чувалиди спокойно. — Фанатизмъ въ простомъ народѣ и у людей отсталыхъ есть, но правительство турецкое подобныхъ вещей терпѣть не намѣрено и, мало-по-малу, достигнетъ до того, что мы съ турками станемъ жить недурно.
Отецъ послѣ этого разсказалъ г. Бакѣеву подробно свою собственную исторію съ нанятымъ убійцей Мыстикъ-агою въ Добруджѣ и прибавилъ:
— А я думаю, скорѣй, хоть бы по примѣру этого благодѣтеля и спасителя моего Мыстикъ-аги и по многимъ другимъ, что въ народѣ турецкомъ есть много добрыхъ и честныхъ душъ, но въ управленіи нѣтъ ни честности, ни порядка.
— Я разсматриваю мусульманизмъ иначе, шире и гораздо возвышеннѣе! — сказалъ докторъ съ чувствомъ. — Я люблю суровую простоту этой идеальной, воинственной и таинственно сладострастной религіи. «Богъ одинъ!» Какой Богъ? не знаю! Одинъ Богъ. «И я Магометъ — его пророкъ». Величіе! Я люблю, когда темною зимнею ночью съ минарета раздается возгласъ муэцзина: — «Аллахъ экберъ!» Богъ великъ! Аллахъ «экберъ!» На какомъ языкѣ вы скажете лучше?.. «Dieu est grand?» Не то. «Ο Θεός είναι μεγάλος?» Не то… «Аллахъ экберъ!» А многоженство? О! я другъ многоженства! Я другъ таинственнаго стыдливаго сладострастья!..
— Прежде было лучше въ Турціи, — началъ Исаакидесъ, не обращая никакого вниманія на поэзію доктора. — Прежде янычаръ подавалъ тебѣ только платокъ, въ которомъ были завернуты пуля и золотая монета. «Выбирай!» Ты вынималъ, давалъ ему золото, и онъ становился твоимъ защитникомъ. А теперь? Теперь кто спасетъ отъ грабежа чиновниковъ и судей, отъ жандармовъ, которые отнимаютъ у селянина послѣднюю курицу и послѣдняго барана и говорятъ еще: — Дай мнѣ дишь-параси, зубныя деньги. Сколько я зубовъ истеръ у тебя въ домѣ, оттого, что много жевалъ! Въ селахъ еще грабятъ народъ по-янычарски, въ городахъ — по новымъ методамъ. Что́ вы скажете, почтеннѣйшій нашъ докторъ, на это? Вы человѣкъ вѣдь воспитанный въ Италіи… За нашъ простой разумъ піастра не даете и судите дѣла подобныя иначе, возвышеннѣе… Просвѣтите насъ…
