— Спасибо, бабушка. Душа — мера. Больше не принимает.
И будто бы чего-то мнется, ровно попросить хочет. Бабка видит это, спрашивает:
— Ты что, доченька, ночевать? Оставайся — я не гоню.
— Да нет, бабуся. Я не про то… Из-за чего больше к тебе и зашла…
— Ну-ко?
— Не скажешь ли мне, что это за богатство такое есть, которое не каждому в руки дается?
Бабке экое воспрошанье дивным показалось. Усадила она на лавку нищенку, сама села и давай допытывать:
— Какое такое богатство? От кого прослышала? Зачем оно тебе?
Ну, девчушка все, как знала, так и выложила. Посерьезнела бабка, помолчала, потом говорит:
— Хитрого тут, девонька, ничего нет. Просто безродный он, этот наш дедко. Вовсе один, как перст. А в чеботарном деле мастер наипервейший по всей округе. Вот и жалко ему это мастерство в могилу с собой уносить. Людям бы сгодилось. Раньше-то, видно, о том не думал. У него за всю жизнь ни одного выученика не было. Чужих не брал, потому каждый мастер свое уменье в тайности от других держит. А дедке-то своих ребятешек господь не дал. Вот и вышло в пору заплакать.
А девчоночка не унимается:
— Раз так, бабушка, то зачем он говорил, что его богатство в седушке сокрыто?
— А это, миленькая, по двум сторонам. Одно дело — чеботарь без седушки гвоздя не вобьет. Она у него тоже навроде инструмента. Но тут, доченька, есть еще и посказулька. Рассказывают, будто по ночам из седушки этой девица-красавица выходит.. Зовут ее Настя-душка. По ней и табуреточке прозвание.
— Ой!
— Что ты?
— А меня ведь тоже Настенкой звать.
— Ну, значит, тезка твоя. Так вот… Сказывают-то про нее много и все по-разному, а только сходятся на одном: если кой мастер постарательней и на выдумку горазд, скажем, как дед Ушко, такому она помогает: то фасончик укажет, то еще чего-нибудь; а который так себе, лишь бы с рук сбыть — с ног само свалится, у того дратву рвет, гвозди гнет, одно слово — портит. Ну, дедко-то, я думаю, больше на свою голову да на руки надеялся, чем на эту девицу. Он всю жизнь на седушке просидел. Ею и кормился. Вот, верно, и вся загадка.
Выслушала это прохожаночка, помолчала-подумала да вдруг спрашивает:
— Бабонька, а если я попрошусь, возьмет меня дед Ушко к себе в ученье? Может, я кое-чего до дедушкиной смерти перенять успею. Вот оно, богатство-то, вовсе бы и не пропало.
Бабка тут только руками всплеснула:
— Что ты, девонька?! В своем ли уме? И не думай. Виданное ли это дело, чтобы девка чеботарством занималась!
