Откуда у Леопарда пятна | страница 2



, крысами и жуками, а потому, ясное дело, у них у обоих ужасно болели животы. И вот когда они совсем уж растерялись и не знали, как быть и что делать, они повстречали Павиана[6] — того самого Бабуина с песьей головой и лающим голосом, Самого Мудрого Зверя Во Всей Южной Африке.



Это Павиан, пёсьеголовый Бабуин, Самый Мудрый Зверь во Всей Южной Африке. Я срисовал его со статуи, которую сам придумал, и написал его имя у него на поясе и на плече, и ещё на той штуковине, на которой он сидит. Написал я это имя Таинственными Письменами, и это не коптские, бенгальские, бирманские или древнееврейские буквы, не иероглифы и не клинопись; я так сделал потому, что Павиан такой ужасно мудрый. Не красивый, нет, но мудрый ужасно; и я бы с удовольствием раскрасил его красками из большой коробки, только мне не разрешают. А вот это вот у него на голове, вроде зонтика, — это Условное Изображение Гривы.


И спросил Леопард Павиана (а денёк, замечу, выдался донельзя жаркий):

— Не знаешь, куда подевалась вся наша дичь?

И Павиан опустил веки. Он знал.

И спросил Эфиоп Павиана:

— Ведомо ли тебе нынешнее местонахождение аборигенной Фауны?

(Вообще-то он спросил то же самое, что и Леопард. Просто Эфиоп любил длинные слова. Он же был взрослый.)

И Павиан опустил веки. Ему было ведомо.

И сказал Павиан:

— Дичи свойственно линять; и я советую тебе, Леопард, последовать её примеру, и чем быстрее, тем лучше.

И сказал Эфиоп:

— Это всё, конечно, весьма любопытно, но я всё же хотел бы выяснить, в каком направлении мигрировала аборигенная Фауна?

И сказал Павиан:

— Аборигенная Фауна слилась с аборигенной Флорой, ибо настало время перемен; и я советую тебе, Эфиоп, тоже измениться, да поскорее.[7]

Всё это че-рез-вычайно озадачило Леопарда и Эфиопа, и они отправились на поиски аборигенной Флоры. Они шли много-много дней и много-много ночей и наконец увидели огромный лес с высоченными деревьями, и лес этот был че-рез-вычайно тенист: весь он был испещрён, изрисован, исполосован, исчёркан и исчиркан, усыпан и обсыпан, расчерчен и размечен, изрезан и измазан, размалёван и заштрихован тенями. (Попробуй сказать это быстро — и ты поймёшь, до чего же он был тенистый, этот лес.)

— Что это такое? — спросил Леопард. — Вот это вот, че-рез-вычайно тёмное, но с кучей светлых пятнышек?

— Не знаю, — отвечал Эфиоп, — но, должно быть, это и есть аборигенная Флора. Я чую Жирафа, слышу Жирафа, но не вижу никакого Жирафа!

— Да, странное дело, — подхватил Леопард. — Наверно, это потому, что нам с тобой всё время было светло-светло, а тут — раз! — и так темно. Я чую Зебру, слышу Зебру, но не вижу никакой Зебры.