И таких несуразиц был еще целый воз, но все они очень уж были ладно пригнаны — неудивительно, что под конец старая дама заставила меня поклясться, что я не стану, размахивая ружьем, преследовать влюбленных, удалившихся, по ее словам, в замок в Лозере. Я осведомился, видела ли она когда-нибудь этого господина своими глазами. — Нет, но фото видела. — Когда я уже собирался уходить, Анна Владимировна, которая к тому времени немного поостыла и даже протянула мне кончики пальцев для поцелуя, опять вдруг зашлась гневом и, стукнув палкой по гравию, глубоким звучным голосом изрекла — Но чего я Вам никогда не прощу — это собаку. Бедное животное! Как Вы могли своими руками ее повесить, когда уезжали из Парижа!
Имела ли место метаморфоза жуира в коммивояжера или обратная трансформация, или вообще это просто был обойденный молчанием русский, который до нашей свадьбы за ней ухаживал, — абсолютно неважно. Она ушла. Это был конец. Глупо было бы заново начинать весь этот кошмар поисков и ожиданий.
На четвертые сутки нескончаемо-тоскливого путешествия я вышел побродить на корму и там повстречал милейшего, хоть и слишком серьезного старого доктора, с которым мы в Париже играли в шахматы. Он спросил, очень ли моей жене досаждает морская болезнь, и весьма удивился, когда я сказал, что плыву один, ибо он видел ее за два-три дня до отплытия — она бродила по марсельской набережной, казалось, без всякой цели, но объяснила, что я должен вот-вот подойти с багажом и билетами.
Полагаю, что это и есть пуант всей новеллы, только если будете ее писать, врачом его лучше не делайте — будет чересчур. Именно в это мгновение мне стало совершенно ясно, что ее вообще не существует и никогда не существовало. И вот что я Вам еще скажу. По прибытии я поспешил удовлетворить свое нездоровое любопытство, отправившись по данному ею когда-то адресу. Оказалось, он соответствует безымянному пустырю между двух служебных зданий. В телефонной книге дядюшки тоже не было, но когда я стал наводить справки, Гекко, который знает все, сообщил мне, что действительно был такой господин, но после смерти глухонемой дочери оба они с его женой-наездницей переехали в Сан-Франциско.
В пространственном представлении прошлого искалеченный наш роман видится мне скрытым завесой тумана на дне глубокого ущелья, над которым возвышаются две непререкаемых горных главы: прежде была настоящая жизнь, жизнь настоящая будет еще. Впрочем, еще не завтра. Может быть, послезавтра. Вы, счастливый смертный, окруженный чудесной семьей (как поживает Лиза? как близнецы?), занятый разнообразными трудами (как лишайники?), едва ли способны проникнуть в мою беду силой человеческого участия, но я, может быть, сам что-то пойму, взглянув на нее сквозь кристалл Вашего искусства.
