означающего одновременно и «писать», и «рисовать». На фрагменте одного кратера [49]
[148] рядом с персонажем, играющим на флейте, был изображен пирующий, от которого осталась лишь протянутая чаша. А на ней буквы:
(kh)aire, «веселись». Обращение чаши к тому, кто из нее пьет, переадресуется, становясь обращением самого кратера, на котором и изображена эта чаша, к реальным симпосиастам. Вставное изображение, как будто бы возведенное в квадрат, функционирует одновременно и в художественном пространстве, на поверхности сосуда, и в пиршественном пространстве, сосредоточенном вокруг кратера, – неким подобием маленького спектакля, существующего как в визуальной, так и в вербальной сфере.
Игровое воображение греков отнюдь не сводится к тем проявлениям, которые мы только что проследили. Помимо говорящих сосудов, которые вступают в диалог с симпосиастами, игр с пластической формой и росписью, сюрпризов, которые таятся внутри сосудов, существует еще целый ряд игр, которые ведутся не ко объектах, а с объектами. И действительно, на симпосии винная утварь может использоваться не по прямому назначению, а для выполнения разнообразных упражнений на ловкость и равновесие.
Бурдюк, askos, изготавливается из мягкой кожи, из вывернутой наизнанку овечьей шкуры, текстура которой иногда сохраняет следы окрашивания [25]. · В «Киклопе» Еврипида бурдюк – это чудесное вместилище для вина, с помощью которого Одиссей перехитрит своего противника. Киклопу, чудовищу-людоеду, который пожирает спутников Одиссея и знать не знает о культуре вина и дарах Диониса, известны только кратеры для молока. Одиссей, задумав ослепить Киклопа, впервые дает ему попробовать вина, но не говорит, как его надо пить; и вот опьяневший и повеселевший Киклоп открывает для себя Бахуса:
КИКЛОП:
Тра-ла-ла да тарам-барам,
Что за пиво,
[149] что за варка…
Мой живот, ей-ей, товаром…
Полон доверху, как барка.
Эх ты, травка моя, травка,
Хорошо на травке спится,
Я ж кутить иду к киклопам…
Эй, почтенный… дай напиться… […]
ОДИССЕЙ:
Послушай нас, Киклоп, ведь этот Вакх,
Которым я поил тебя, нам близок.
К.:
Постой… А Вакх какой же будет бог?
О.:
Сильнее нет для наших наслаждений.
К.:
Да, отрыгнуть его… и то добро.
О.:
Такой уж бог, что никому не вреден.
К.:
Забавно: бог, а сам живет в мешке!
О.:
Куда ни сунь его, на все согласен.
К.:
А все ж богам не место в кожах жить!
О.:
Вот как… А сам? Тебе неловко в коже?…
К.:
Черт с ним, с мешком… Нам было бы винцо!
