Когда К. в этом месте сделал паузу и взглянул на молчавшего следователя, ему показалось, что он заметил, как тот взглядом подал знак кому-то в толпе. К. усмехнулся и сказал:
— Только что господин следователь, вот тут, рядом со мной, подал кому-то из вас тайный знак. Среди вас, следовательно, есть люди, которыми дирижируют отсюда, сверху. Я не знаю, должен ли этот знак вызвать теперь шиканье или аплодисменты, и я — тем, что преждевременно раскрываю всю эту кухню, — совершенно сознательно отказываюсь узнавать смысл этого знака. Мне это совершенно безразлично, и я публично предоставляю господину следователю право руководить своими платными сотрудниками там, внизу, не посредством тайных знаков, а громко, словами, скажем, командуя им в одном месте: «Здесь шикать!», а в другом месте: «Здесь хлопать!».
Следователь от смущения или от нетерпения ерзал на своем стуле взад и вперед. Человек за его спиной, с которым он до этого уже разговаривал, вновь наклонился к нему — то ли для того, чтобы поднять ему настроение, то ли чтобы дать ему какой-то конкретный совет. Люди внизу тихо, но оживленно переговаривались. Две партии, которые раньше придерживались, казалось, совершенно противоположных мнений, перемешались; одни люди показывали пальцем на К., другие — на следователя. Крайне неприятен был удушливый чад, висевший в комнате, он даже мешал как следует разглядеть тех, кто стоял поодаль. В особенности большую помеху он должен был представлять для посетителей галереи; чтобы лучше понимать происходящее, они были вынуждены тихо — и, разумеется, с опаской косясь на следователя — обращаться с вопросами к участникам собрания. Ответы давались так же тихо, сквозь сложенные рупором ладони.
— Я уже заканчиваю, — сказал К. и, поскольку колокольчик отсутствовал, стукнул кулаком по столу; испуганные этим, головы следователя и его советчика на мгновение разъединились. — Меня это дело не касается, поэтому я сужу о нем спокойно, вы же, если считаете, что для вас этот так называемый суд что-то значит, можете извлечь для себя большую пользу, выслушав меня. Ваши двусторонние обсуждения моих высказываний я прошу отложить на более поздний срок, поскольку времени у меня мало и я скоро уйду.
Сразу стало тихо — настолько К. уже овладел этим собранием. Они уже больше не кричали все сразу, как вначале, и даже больше не аплодировали; они, казалось, уже были вполне убеждены им — или доходили до полного убеждения.
