- Все вымерло; всматриваешься, словно в пустоту, в собственную душу... - прошептал, забыв о том, что он здесь не один.
- Слышу, на своем родном языке заговорил, - обрадовался Рембрандт. Значит, художнику удалось разгадать душу натуры! Этого я и хотел добиться, мой дорогой Максим... Но еще повременим с окончательными выводами.
- И долго?
- А куда спешить? Чтобы быть вечным, искусство должно всегда казаться не разгаданным до конца.
- Так это навеки? - с каким-то страхом спросил Кривонос, встревоженно посмотрев на художника.
Рембрандта тоже взволновал этот вопрос, на который трудно было дать ответ, так же как и разгадать идею, которую вкладывал он в только что оконченный портрет, навеки запечатлевший образ Кривоноса. Рембрандт взял кисти в левую руку, а правую положил на плечо опечаленного друга.
- Сегодня же еще раз поговорю с герцогом. Но все еще продолжается война в Европе. Удастся ли тебе, отравленному войной и насквозь пропитанному ею, пробиться к своим? Непременно поговорю, постараюсь убедить. Уверен, что уговорю его... И нам придется расстаться...
- Не печальтесь, мой добрый Харменс. Ненадолго ведь расстанемся мы!.. Хочется хотя бы раз еще увидеть родную землю, походить по дорогим сердцу дорожкам, а оставаться там мне нельзя. Ведь я...
- Знаю, осужден на смерть. Какой же родной должна быть земля, которую ты топтал своими детскими ногами... Все понимаю, дорогой пан Максим. Сегодня же поговорю с герцогом. Погоди-ка... У нас есть чем и задобрить пана герцога.
И они одновременно, словно по команде, снова повернулись к портрету. Какое-то мгновение стояли молча, под впечатлением этой новой идеи. В эту минуту Максим назвал ее спасительной!
Художник взял одну из кистей, провел ею по кроваво-красной краске и быстро написал внизу картины: "Портрет человека". Подумал немного, словно колебался, а потом чуть заметно, в уголке написал: "Х.Рембрандт ван Рейн".
И, не произнеся больше ни слова, стремительно вышел из комнаты. У пленника сильно забилось сердце. С чем он вернется от герцога-властителя, на какой алтарь будет принесена эта безграничная человеческая доброта художника?..
19
Когда генеральный писарь Богдан Хмельницкий, распрощавшись с казаками и Григорием, заехал за Пештой, тот, волнуясь, сообщил, что не сможет ехать с ним к польному гетману. В последнюю минуту сотник Пешта выдал тайну своего пребывания в Ирклееве.
- Да я не один здесь, уважаемый пан Хмельницкий. Я сопровождаю чигиринского писаря пана Данила Чаплинского.
