Этот типаж встречался не только в его среде, но повсюду: достаточно было прогуляться по центру города в субботу вечером, чтобы столкнуться с чуть более грубыми копиями таких девочек. Все в этом мире стремилось к равенству. Исчезали по крайней мере, на уровне эстетики, классовые различия, а мода, несмотря на некоторое уважение к иерархической системе, открывала преимущества экуменизма.
Предположим, что какой-нибудь догадливый коммерсант приобрел партию кофточек из белого или розового плюша с большой надписью спереди и убедил модниц своего района, что эти куски ткани самые классные, — можешь не сомневаться, что через несколько месяцев эти кофточки распространились бы по всем улицам Рима, подобно смертельной эпидемии, а потом и по всей стране, заражая миллионы девушек. Так вот, плюшевые девочки, наводнившие гостиную и сад Лео тем вечером, могли считаться, учитывая их положение, выразительницами общественного вкуса.
И все-таки речь шла о воспитанных и приличных девочках, единственная вина которых (если они вообще считали это виной) заключалась в том, что они в свои двадцать лет были освобождены от мятежности духа, укрывшись в уютном конформизме, который, в отличие от конформизма их прародительниц, открыто признавал себя таковым. Странно, но часто самой благонамеренной эпохе, вопреки ожиданиям, присуще меньше притворства. И тем не менее Лео (и в определенном смысле Рахили) нравилось, что первой подругой, которую Сэми привел в дом, оказалась вовсе не плюшевая девочка. Супруги Понтекорво отличались достаточно филистерским образом мыслей, чтобы считать, что оригинальность сама по себе штука хорошая и поучительная.
Особым искусством этой девчушки было умение исчезать, быть незаметной. Все в ней как будто говорило о страстном желании анонимности: цвета одежды (кстати, довольно изящной и скромной), колеблющиеся между серым и бледно-коричневым. Ее подвижная и гибкая фигурка, настолько худенькая, что вызывала в памяти хрупких поэтесс начала века или голодающих пакистанских детей. Волосы, мягкие и пышные, слишком рыжие, чтобы заставить эту маленькую маоистку усмирить их, уложив в пучок на сельский манер. Цвет кожи — молочный — также придавал ей незаметности и успокаивал. Не говоря уже о тупом, упорном молчании, за которым она пряталась, как черепаха под своим панцирем.
Наверное, именно поэтому Лео и Рахиль почти не обратили на нее внимания, когда за пару месяцев до праздника Сэми в первый раз пригласил ее к ним домой. Тогда во время ужина вчетвером они были вынуждены подавлять порывы нежности и смешки, чтобы не потревожить чувства двух голубков, отложив их до того момента, как они наконец окажутся одни в кровати. Супруги Понтекорво освободились от элегантных одежд, которые Сэми, бог знает почему, требовал от всех участников того сюрреалистического ужина. Они уютно устроились на льняных простынях и, посмеиваясь, обсуждали поведение сына:
