— Ну, хоть какую-нибудь тарахтелку туту-прск-прск! — смеялся Майкл.
И Мирка засмеялась, и это Мачка возмутило больше всего. «Хорошо же, если так, не будет вам ничего! Ничего вам не скажу. Мой мотороллер, по-твоему, туту-прск-прск?! Знаешь что, дружок, катись-ка ты!»
Он спрыгнул с ограды, заботливо отряхнул брюки. Он злился и подыскивал слова, какими мог унизить Майкла и Мирку за этот оскорбительный смех. Но Майкл сказал дружеским тоном:
— Конечно, неплохо навестить их. Даже и на тарахтелке. До воскресенья что-нибудь придумаем. Заходи за мной.
«Ага, тебе уж и тарахтелка подходит. Ты с удовольствием поедешь». Мак успокоился. Ему показалось, что он выигрывает со счетом пять — ноль. Он улыбнулся Майклу, на Мирку же посмотрел слегка презрительно.
— Придумаем, Майкл, наверняка что-нибудь придумаем!
— Я уже должен отчаливать, ребята, — сказал Майкл. Соскочил с ограды, брюки не отряхнул, взял гитару, ударил по струнам и озорно поклонился Мирке: — Мое нижайшее почтение, Дзынькалка!
Он уходил медленным шагом, небрежно, с руками, глубоко засунутыми в карманы.
Мирка сидела на ограде. Она сняла сандалию и раскачивала ее на пальце. Издалека доносилась духовая музыка, она сталкивалась с джазом со Стрелецкого острова, с шумом трамваев и шелестом автомобильных шин. Стройные, красиво одетые девушки шли на высоких каблуках в Золушкиных туфельках, и их смех звучал, как серебряный летний дождь; голоса пожилых мужчин возражали серебряному дождю сухим звуком рвущейся ткани — крх, крррх… Синий столик в купальне уже был обвешан цветными стульями, и их металлические ножки торчали над голыми бревнами купальни, как антенны космических ракет. Колеса детских колясок спешили мимо них, — у мам были свои заботы, совсем иные, чем у всех остальных. Таинственная ночь с ее загадочными событиями, сном и бодрствованием уже притаилась за Петршином. Красные сигнальные огни на черных мачтах мерцали и гасли, цвета стали ярче и борьба музыки более упорной.
Мак наблюдал, как Мирка жонглировала сандалией.
У обоих было чувство, что они должны что-то сказать друг другу, но ничего смешного или интересного им в голову не приходило.
«Как странно, — подумал Мак. — Когда я сижу на машине и в руке у меня дрожит руль, мысли так и лезут в башку, и это не какие-нибудь там пустяки. А сейчас я словно рыбак, застывший над опустевшей рекой. Человек на машине чувствует себя хозяином мира, он несется, а девушка в страхе прижимается к его спине, — девчонки не переносят скорости!»
