Избавитель | страница 6



— Не хочу я туда идти… эти коридоры, лестницы… этот немец… просто не хочется говорить… — Дальше малыш разговаривал руками и всем своим видом.

Глеб хотел улыбнуться, но не смог.

Из-за поворота дороги вышли несколько старателей, среди которых был и немец. Он выделялся своим необычным видом…

— Ну, все, будь здоров… вспоминай иногда обо мне… — Глеб поцеловал пятно на лбу малыша и пошел. Он уже знал, что будет делать.

У часовни Глеб помолился, огляделся. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад, нетерпеливыми криками ворон и голодным лаем бродячих собак. Он достал из бокового кармана плаща веревку и направился к дереву, которое облепили вороны, точно черные цветы. Перебросив веревку через сук и убедившись в ее прочности, он сделал петлю…

Глеб уже затянул петлю на шее, когда Афелия схватила его за руку.

— Не делай этого… — сказала она. На миг ему стало страшно. Он бессмысленно взглянул на Афелию, покачнулся и обвис, раскинув руки, как будто распятый в воздухе ее словами. Он висел, слегка раскачиваясь и поворачиваясь.

Через несколько дней бродячие собаки отгрызли ему ноги, а вороны выклевали глаза…


Малыш остался совсем один и жена немца, страдающая бесплодием, уговорила мужа усыновить его. Ему отвели отдельную комнату в пристройке.

Прошло еще одно лето.

Как-то малыш задремал над книгой и ему приснился сон из его птичьего прошлого. Он летал, кружил над бараком, потом опустился на камни, на которых обычно сидел Гомер. И вдруг к нему подошел Глеб. Малыш так ясно его увидел. Он мог бы пересчитать все морщины и бородавки на его лице.

— Когда ты заберешь меня от немца, я не могу больше у него жить… — всхлипывая, прошептал малыш.

— Скоро… — сказал Глеб, и малыш проснулся весь в слезах.

Над поселком царил вечер, светлый и тихий. Если бы все было таким, каким казалось.

Некоторое время малыш наблюдал за женой немца в щель двери. Она раздевалась и причесывалась на ночь. Немец уже спал. Наконец и она заснула. Малыш встал, на цыпочках перебежал комнату, порылся в шкатулке, где жена немца хранила нитки, ленты, пуговицы. Наконец он нашел то, что искал. Это была брошь с водянисто-бледным камнем. Точно такую же брошку он видел на груди у матери. В камне как будто мигали глаза, тысячи глаз.

Под утро малыш ушел из поселка…

1

Серафим шел по аллее, огибающей пруд, вокруг которого в какой-то смутной дымке нереальности маячили сосны, как будто нарисованные очень тонкой кистью из верблюжьего волоса. Их отражения в воде напоминали двоящиеся силуэты мужчин и женщин, сломанные полосой ряби. Он шел и оглядывался. Реальность не вызывала к себе доверия. Она открывалась слой за слоем и напоминала бред, зарождающуюся галлюцинацию. Казалось, что это всего лишь декорация некоего представления, управляемая невидимым машинистом сцены, которая скрывает за собой настоящий город.