Многие принимают за реальность лишь обманчивую видимость вещей, их притворство и лицемерие…
«Кажется у меня жар…» — пробормотал писатель, озираясь, пытаясь понять, где он.
Артист опять исчез, правда, остался его театральный реквизит.
Внизу лежал город. Он напоминал некое чешуйчатое чудовище с крыльями, выползающее из моря на каменистый берег.
Небо над городом было пыльное, выцветшее. Даже солнце казалось серым, тусклым. Мужчины выглядели призраками, а женщины — бесчувственными, безразличными и бесплодными.
«Все ждут, когда город проглотит яма…» — Писатель повел плечами как от озноба. Ему показалось, что город повернулся и медленно пополз в сторону моря, которое стало отступать.
Писатель сошел с террасы в сквер и пошел по направлению к руинам женского монастыря. Он шел и оглядывался. Всюду ему виделись страхи, опасности, шпионы. Он боялся всякого прохожего. Ему казалось, что прохожие замышляли коварство. Вот-вот они сбросят личины, превратятся в гиен, собак дьявола, и с лаем станут преследовать его…
Протиснувшись в щель между обломками колонн, капителей и пилястр, писатель пошел по темному сводчатому коридору, который привел его в келью блаженной. Он лег на ложе и затих.
Ночь писатель провел в смятении и унынии, прислушиваясь и пугаясь всякого звука.
Тьма на всех нагоняет ужас.
Всю ночь ветер выл волком, и смеялся голосом гиены.
Под утро наступило затишье.
Писатель заснул. Во сне он вышел из руин и пошел по направлению к театру. У портика входа в сквер он остановился. Ему показалось, что кто преследует его. Услышав шаги за спиной, он испуганно обернулся, никого не увидел и пошел дальше. И снова ему почудилось, что кто-то крадется, прячется среди теней для внезапного нападения. Он не оглянулся, лишь дернул плечами. Он ждал и испытывал смущение и ужас от ожидания…
Ночь была страшная, а день страшнее ночи.
Весь день писатель провел в кресле умершего от желтухи еврея, который пытался его утешить…
Наступила ночь.
Всю ночь страх не покидал писателя. Писатель носил страх в себе. Он жил, ожиданием нападения преследователей, повинующимся какой-то темной силе и высшей воле…
Солнце всходило и заходило таким, каким всходило.
Луна уменьшалась.
Сознание вернулось к писателю на седьмой день. Он обернулся к жизни, но чувствовал себя не лучше покойника, даже хуже.
Ужасы отступали ровно настолько, чтобы их не видеть, но чувствовать их присутствие…
Прошла еще неделя.
От кошмаров остались только тошнота и головная боль.
