Начальник команды подполковник Готцель, обобщая наши рассуждения, напутствовал: «Вам придется приложить немалые усилия и все знания психологии людей, поскольку плен — это максимальное душевное напряжение. Вы должны учитывать, что плен, порожденный трагической обстановкой первого года войны, стал для солдат и командиров противника не только позором, но и суровой проверкой этих людей. Испытания пленом обнажили душу, истинное нутро каждого из них. Проникнуть в душевную глубину русского человека не просто даже вам, русским, тем более что в отличие от нас, немцев, ему не свойственны ни врожденная дисциплинированность, ни привитая с детства честность. Мне кажется, что русский человек даже в плену легче солдат других национальностей переносит реакцию страха, избавляясь от его последствий. Поэтому он и быстрее приспосабливается к окружающей его действительности.
Что касается политических взглядов пленных, их отношения к Советской власти, — а для абвера прежде всего важны и приемлемы люди, враждебно настроенные, обиженные большевиками, — то выявить таких можно только путем умело построенной личной беседы с каждым пленным. Уметь найти контакт, расположить собеседника к откровенности, узнать его личные качества, пригодные для совершения диверсий, можно только путем изучения в процессе беседы. Будьте внимательны, осторожны и «спешите медленно». Желаю вам успехов».
Так началась моя душевно изнурительная, неблагодарная работа, продолжавшаяся больше года. Я не был доволен своей работой, хотя и старался сохранять самообладание. Особенно тяжело и больно было наблюдать угасание жизненных сил у пленных лагеря. Небольшое удовлетворение я получал тогда, когда в личной беседе добивался согласия пленного работать на абвер. Я понимал, что, как бы ни сложилась дальнейшая судьба завербованного, мне приятно чувствовать, что я спасаю еще одного соотечественника от голодной смерти.
Первое время в беседах я интересовался у пленных мотивами их согласия на вербовку, предпочтительно обращая внимание на враждебно настроенных или недовольных Советской властью. Но таких оказывалось мало, чем мое начальство было недовольно. А затем я вообще перестал ориентироваться на этот критерий. Естественно, количество завербованных стало расти все больше и больше. И начальство было удовлетворено, и конвейер заработал на полную мощность.
Конвейер начинался с вербовки военнопленных, которых из лагеря направляли в Смоленскую, Минскую и Катынскую школы, где специалисты-преподаватели обучали их подрывному делу, радиоделу и другим военным дисциплинам. Через две-три недели другие специалисты отрабатывали легенду прикрытия, в соответствии с ней изучали документы и задание, оформляли подпиской согласие выполнить задание, а затем парами забрасывали самолетом в тыл Красной Армии.
