Эти семеро пролили свою кровь, и как бы искупили жертву за тысячи спасенных мною жизней. Думаю, что и ты согласишься со мной, милый гость, как согласился мой патрон преподобный Бонифаций, являвшийся ко мне однажды ночью и долго беседовавший со мной насчет моего поступка.
По-видимому убежище мое осталось неизвестным Смитфельду, ибо никакие опасные признаки не беспокоили меня с тех пор, но, ты понимаешь каждое мгновение могло принести мне худшее, нежели жизнь в подземелье, и я не брезговал предосторожностью, не вступал ни в какие сношения с пристававшими, правда редко, к берегу судами. Яхта моя была спрятана в одной из пещер. О, как ужасно было сознавать себя узником, знать, что Смитфельд отыскивает меня повсюду и, попадись я ему на глаза — в мгновение горсть праха осталась бы от моего тела. Я забыл тебе пояснить: аппарат для концентрации теплового луча остался в его руках, — вот что делало столь страшным гнев негодяя.
И сорок лет я живу здесь в одиночестве, печалясь о прошлом, не надеясь на прощение неба. Но, я вижу, ты утомлен, милый вестник, — я оставляю тебя — отдохни. Теперь — вечер. Утром я разбужу тебя и мы обсудим предстоящее нам путешествие. Теперь же доброго сна!
Когда старик ушел, я лег на диван и стал приводить в порядок свои впечатления и мысли, стараясь разобраться во всем происшедшем. Но голова работала плохо, глаза смыкались сами собой и вскоре, не в силах бороться с одолевавшим меня Морфеем, я заснул…
Косые лучи солнца на моем лице и голос вчерашнего моего знакомца разбудили меня.
— Ты проснулся, милый гость, — произнес он. Как ты себя чувствуешь? Вот, я принес тебе одежду, ибо твоя стала негодной от морской воды.
С этими слонами он положил на стул, рядом с моей постелью, роскошное платье, в восточном вкусе.
— Одевайся, мой юный друг, когда ты будешь готов, то позвони — и он указал мне на синий шелковый шнурок, спускавшийся над моим изголовьем. — К сожалению я не могу предложить тебе камердинера, — мои орангутанги не знают твоих привычек, они непонятливы и их услуги будут тебе только досадны.
С этими словами старец покинул меня, я же стал одеваться.
Все необходимое для самого тщательного туалета было в комнате, которую я имел возможность теперь разглядеть подробнее. Она была овальная, средней величины с хрустальным окном в куполообразном потолке. Светло-серый штоф, обтягивавший стены, был расшит золотым и розовым шелком. Мебель, обитая материей цвета семги, была нежна и изящна. На четырех цепях с потолка спускалась люстра в виде хрустального зеленого шара, окруженного бронзовыми амурами со свечами в руках. Розово-серый с золотом гладкий ковер изображал сад Гесперид. Обилие очаровательных мелочей, повсюду разбросанных, дополняло прелестную картину моего неожиданного жилища, походившего более на один из апартаментов какого-нибудь дворца, нежели па приспособленную к жилью подземную пещеру.
