Втиснувшись в семейное ландо, они объезжали родных Мэй, останавливаясь то у одного подъезда, то у другого. В полдень, когда этот «круг почета» был завершен, Ачер расстался со своей возлюбленной. Молодого человека не покидало ощущение, что его показывали, как трофей, как дикое животное, попавшееся в сети ловкого охотника. Он полагал, что это чтение учебника антропологии навеяло ему столь странные образы: все это было вполне естественным проявлением родственного чувства со стороны людей, с которыми ему предстояло связать свою судьбу. Но когда он вспомнил, что Велланды отложили свадьбу до осени, и подумал, каким сплошным кошмаром будет его жизнь до тех пор, пока они с Мэй не поженятся, настроение его окончательно испортилось.
«А завтра, — крикнула ему вдогонку миссис Велланд, — мы посетим Далласов и Демпсонов!»
Тут молодого человека осенило, что они объезжают всех по списку, составленному миссис Велланд в алфавитном порядке, и что они находятся в самом его начале.
Он решил ничего не говорить о просьбе (правильнее было бы сказать приказании!) графини Оленской навестить ее в этот день. Но в те быстротечные минуты, когда они с Мэй оставались наедине, он несколько раз порывался это сделать, и не сделал. Не стоит об этом даже упоминать, думал он. Мэй определенно хочет, чтобы он был особенно внимателен с ее кузиной. Ведь именно это ее желание побудило их раньше назначенного срока объявить о помолвке. Ачера посетила странная мысль, что если бы не прибытие графини, он, скорее всего, так бы и остался если не холостяком, то, по крайней мере, свободным человеком. Но Мэй так этого хотелось, что он (как ни странно, с некоторым облегчением) чувствовал себя обязанным и в дальнейшем оказывать всяческую поддержку графине. В то же время, он считал вполне допустимым, наносить графине визиты без ведома своей невесты.
Когда он стоял у дверей дома мадам Оленской, любопытство победило в нем все остальные чувства. Его озадачил повелительный тон, которым она высказала свою настойчивую просьбу. Он пришел к выводу, что эта женщина только производит впечатление простой и наивной, но на самом деле таковой не является.
Двери отворила смуглая служанка, судя по всему, иностранка. Ачер почему-то решил, что она с Сицилии, глядя на ее цветастую шаль, которой она прикрывала пышную грудь. Она поприветствовала его своей белозубой улыбкой и, отвечая на все вопросы отрицательным покачиванием головы, из чего следовало, что она не понимает ни слова, провела его через маленький холл в гостиную с зажженным камином. В комнате никого не было, и служанка оставила его в ней надолго одного гадать, отправилась ли она доложить своей хозяйке о его приходе, или вообще не поняла, зачем он здесь. Он подумал, что неплохо было бы подвести стрелки часов в доме. По крайней мере часы, висевшие в гостиной, чудовищно отставали. Ачер слышал, что в южных странах люди общаются между собой большей частью на языке мимики и жеста. И он ломал себе голову над тем, какой смысл вкладывала эта служанка в свои улыбки, и что она хотела сказать ему, когда пожимала своими круглыми плечами. Он был подавлен тем, что совершенно ничего не понимал. Наконец она вернулась, держа в руке лампу. К тому времени Ачер уже успел сложить из итальянских слов, почерпнутых из бессмертных произведений Данте и Петрарки, вполне законченную фразу. В ответ он услышал:
