К подобной метаморфозе собственной фигуры она отнеслась философски. Кэтрин Мингот всегда спокойно воспринимала удары судьбы; и вот, в пожилом возрасте, она была вознаграждена за это тем, что, глядя в зеркало, с удовлетворением отмечала, что на ее лице — «кровь с молоком» — почти совсем отсутствуют старческие морщины. Впрочем, его контуры были весьма расплывчатыми, так что их не сразу удавалось выхватить взглядом.
Мягкие линии двойного подбородка плавно переходили в очертания необъятной груди, еще не утратившей своего лилейного цвета. Тонкие белоснежные кружева были сколоты над вырезом брошью с миниатюрным изображением мистера Мингота уже в преклонном возрасте. Все просторное кресло, в котором она сидела, было заполнено складками черного шелкового платья; две крохотные ручки белели на их поверхности, как чайки на волнах.
Немало времени прошло с тех пор, как чудовищная полнота миссис Мэнсон Мингот перестала позволять ей подниматься и спускаться по лестнице, так что она, с присущей ей независимостью, нарушила давнишний неписаный закон всех салонов Нью-Йорка (тем самым вызвав явное неудовольствие со стороны их хозяев) и перенесла гостиную наверх, обосновавшись на первом этаже. Таким образом, сидя вместе с ней в холле у окна, вы невольно (через дверь в будуар, которая никогда не закрывалась, и шелковую желтую портьеру) могли разглядеть огромную, но невысокую кровать, обитую мягким материалом, туалетный столик с кружевными салфетками и зеркало в позолоченной раме.
Ее гости обычно бывали потрясены и даже шокированы явным преобладанием всего иностранного в обстановке. Должно быть, при создании интерьеров, миссис Мэнсон Мингот руководствовалась описаниями, почерпнутыми из французских романов (некоторые из ее нововведений могли показаться чересчур смелыми простому американцу, никогда бы не отважившемуся на такое). На ум немедленно приходили француженки с их распущенностью нравов и целой армией любовников, — так сказать, продукты развращенного общества. Где это видано, чтобы и мужчины и женщины проживали на одном этаже? Откуда тут взяться благонравию? И этот век распущенности воспевается в модных романах!
Воображение Ньюленда Ачера не раз рисовало пасторали с картин месье Декамора, развешенных в спальне миссис Мингот. Его умиляло, что пожилая дама, прошедшая столь славный жизненный путь, доживала последние годы, почти полностью отказавшись от мирской суеты. Но он допускал мысль, опять-таки давая волю своему воображению, что если бы на ее горизонте появился мужчина, достойный ее, эта решительная женщина непременно завела бы с ним роман.
