— А если эти, с площади, пойдут на штурм?
— Не пойдут. Там, внутри, есть люди из Советов. И на подмогу со Смольного[34] люди мчатся. Они народ успокоят.
— А ведь Советы сегодня спокойно могли бы взять власть…
— Можно подумать, что ты не знаешь руководство наших советов, — гадко засмеялся Миша. — Они могли бы взять власть и в феврале. Только зачем им это нужно. Впрочем, попомни мои слова — скоро их всех выкинут к чертовой матери и заменят твоими товарищами с Кшесинской.
Я снова подивился прозорливости моего приятеля. Я-то про процесс большевизации Советов знал…
— Кстати Миша, когда будешь писать передовую, вспомни слова Гучкова про европейскую семью.
— Это какие? А, вспомнил. «Мы должны все объединиться на одном — на продолжении войны, чтобы стать равноправными членами международной семьи». Эти?
— Вот именно. Развей тему, что ради того, чтобы наших либералов в Европе приняли бы за своих, они готовы положить новые сотни тысяч русских людей.
— Да, это хорошая мысль. Обязательно проведу её в статье.
Изготовление экстренного номера — это дикий дурдом, гонка со временем. В моем времени такого уже не делали — на фига, если ТВ всё равно опередит? Но тут это было в порядке вещей. Так что ребята работали в формате аврала, но четко и слаженно. Впрочем, когда я работал в отделе новостей на телевидении, мы и не такое делали. Мы успели. В одиннадцать часов вечера номер вышел. И тут же пошел в продажу. Несмотря на позднее время, его раскупали со свистом, начиная чуть ли не от ворот типографии. Потому что мы оказались первыми. Тем более, мы сумели отразить два важнейших события дня — и оба из первых рук. И к тому же их связать. Я уже давно ввел практику пока ещё неизвестных здесь хэдлайнов — то есть надписей над заголовком, отражающих самое важное. На этот раз хедлайн гласил: «Корниловщина и либерализм — две стороны одной медали».
А ведь ещё пришлось писать материал и для «Правды». Создав его, я отправился туда на извозчике. Как оказалось, торопился я зря. Потому что у них и конь не валялся. Нет, Сталин бы газету выпустил. Но ЦК требовал отразить именно их мнение. А оно никак не могло сложиться. В конце концов, Виссарионович послал их подальше, но время было упущено.
А я вышел на свежий воздух и побрел по Троицкому мосту. Несмотря на дикую усталость, в голове продолжал вертеться главный вопрос: так что же случилось, вашу мать! И постепенно ответ начинал находиться…
Я вспомнил, что в германском руководстве было в 1917 году две группировки. Одни выступали за то, чтобы вывести Россию из войны, заключив с ней сепаратный взаимовыгодный мир. Здесь рулили дипломаты и стратегическая разведка, которая обреталась под «крышей» МИДа. Другие, а это были военные, хотели и дальше воевать на два фронта. Они продолжали верить в победу. В моей истории верх взяли вояки, кайзер повыгонял всех сторонников мира с важных постов. А почему? Так ведь после провала июньского наступления стало очевидно: воевать Россия не способна. А значит — на фига тогда с ней заключать какие-то соглашения. Надо просто подождать, пока ситуация дойдет до ручки. Что и вышло. Но в этой истории наступления не было! Конечно, немецкая разведка отлично знала, что происходило в русских войсках. Но ведь донесения разведки никогда и нигде не воспринимались как истина в последней инстанции. Тем более, в эти времена, когда шпионская деятельность еще очень сильно отдавала кустарщиной. А если главари разведки и в самом деле примыкали к сторонникам заключения мира — так ведь большой вопрос, что они докладывали «наверх».
