Оба, по Маринкиному описанию, в очках. Оба еще не растолстевшие, понимающие толк в женской красоте и искусстве, оба — верх галантности и предупредительности. Как славно, что на нашей планете еще встречаются подобные реликты. Конечно, Маринка могла преувеличивать, даже врать. Делала она это, по собственному ее признанию, из желания приукрасить жизнь, расцветить ее, так сказать, красками своего буйного воображения. Это я ей тоже прощала, как и многое другое.
Абрикосовый гель для душа фирмы «Мэри Кэй» так же, впрочем, как и супы «Галлина Бланка», был моей давней, можно сказать, застарелой слабостью. Он — я имею в виду гель — придавал коже волшебную шелковистость и в то же время не оставлял неприятного ощущения несмытого мыла. Я позволила себе два раза нанести его на кожу. При необходимости он мог заменить духи.
Ополоснувшись под душем, я растерлась большим полотенцем и, завернувшись в халат, приблизила к зеркалу свое немного покрасневшее лицо. Тщательно изучила и отправилась в спальню делать макияж. По пути, естественно, заглянула в гостиную. Маринка продолжала рыться в моих вещах. Ничего ей не сказав, я занялась своей физиономией.
— Вот, — радостно распахнула она дверь в спальню, — наконец-то!
Она напялила светло-серое шелковое платье, а поверх него — идущий с ним в комплекте ажурный жакет, затканный серебристой нитью. Я воздержалась от замечаний, что, мол, этот туалет тоже слишком помпезен для встречи с двумя немолодыми джентльменами.
— Да-а, — сдерживая ироническую усмешку, сказала я, — это то, что нужно.
— А ты, а ты? — запрыгала она вокруг меня.
Я меланхоличным жестом показала на висевший на плечиках наряд. Черное платье с умеренным декольте. Но к нему прилагался мужской галстук. Это должно было взволновать не одно мужское воображение. Маринка про галстук ничего не знала, поэтому, небрежно потеребив мой «скромный» туалет, скептически усмехнулась и вопросительно посмотрела на меня.
— Не слишком ли мрачно?
— Как раз, — лукаво улыбнулась я, — к чему выпендриваться?
— Значит, ты считаешь, что я выпендриваюсь? — насупилась она.
— Нет, — покачала я головой, — это платье в твоем стиле, ты же не любишь темные тона.
— Это правда, — выразительно вздохнула Маринка.
Когда же я нарядилась, Маринка восхищенно присвистнула.
— Как это эротично, — пропела она своим звонким голоском, — галстук на голом теле! Плечи открыты, а все остальное утопает в первозданной ночи!
Порой в Маринке просыпался поэтический дар. Это я ей тоже прощала.
