Но мы барышни приличные… Нас добиваться надо.
— Собственно, я как раз по поводу твоей работы, — с некоторым удивлением сказал он.
«Данич, ты романтическая дуреха», — печально констатировала я.
Фримен снова начал терять в моих глазах очки.
— Понимаешь, мне в голову пришли некоторые мысли…
— И как новое ощущение? — не удержалась я от ехидства. — Голова не разболелась?
Он совершенно не обиделся на мои идиотские шутки. Только немного помолчал и продолжил как ни в чем не бывало:
— Так как? Мы сможем встретиться?
Я вздохнула.
Вообще-то у меня на сегодня были другие планы. И я собиралась поделиться своими задумками только с Лизой. Вчерашние наши блуждания по ночному пляжу с Фрименом не вдохновляли меня открываться ему…
— Ладно, — смилостивилась я. — Давай поговорим по дороге… Сможешь за мной зайти?
Он задумался.
— Смогу, — наконец решил он эту сложнейшую проблему. — Только адрес напомни…
Я продиктовала адрес и положила трубку.
— Бывают же такие типы, — пробормотала я. — Мне б хоть чуточку той загадочности, которая окружает этого Фримена…
Но во мне загадочности не было. Сколько я ни разглядывала свою простодушную физиономию в зеркале, пытаясь придать ей «выражение», а получалась одна глупость!
— Да, — решила я. — Не всем так везет в жизни…
— Ты о чем? — поинтересовалась мама, возникшая за моей спиной. — И почему ты корчишь сама себе такие жуткие рожи?
— Придаю лицу ореол, — меланхолично отозвалась я.
— Ореол чего? — недоумевала мама.
— За-га-доч-нос-ти, — по слогам выговорила я.
— А, понятно… Ну и как? Получается?
— Результат налицо, — вздохнула я.
— Лучше уж позавтракай, — посоветовала мама.
— Твое предложение не лишено смысла, — согласилась я.
До приезда Фримена у меня еще оставалось время на эту приятнейшую процедуру.
* * *
Солнечный луч, прокравшись через щель между портьерами, ласково дотронулся до Юлиной щеки.
Она открыла глаза.
И поморщилась.
Не то чтобы Юля не любила солнца, просто… Если сегодня не будет дождя, Старцев опять станет напрягать ее своим дурацким теннисом…
— Уж лучше бы дождь, — проговорила Юля.
Вставать ей совершенно не хотелось, но маменька уже раз пять приоткрывала дверь и заглядывала, явно ожидая, когда ее красавица дочь соизволит очнуться от сладкого сна.
Вот и теперь дверь осторожно скрипнула. Юля немедленно закрыла глаза, но взмах ресниц не укрылся от цепкого внимания Веры Константиновны.
— Юлечка… Ты проснулась?
Боже мой, и почему у нее такой приторный голос?
За те восемнадцать лет, что Юля слушала эти карамельные интонации, они ее порядком достали. Этот тон маменька не выключала даже в те моменты, когда Юля «выходила за рамки приличий» и ей доставалась хорошая взбучка. «Ты нехорошо поступила, Юля, ты это понимаешь?» И голос льется, прилипает к тебе, как растопленный мед, и так хочется оказаться под прохладным душем, потому что Юлю давно тошнит от сладкого…
