— А я лимонада, — встрепенулся Лулу.
— Никакой колбасы, у тебя от нее крапивница, — заявила мать. Она показала на красные пятна, покрывавшие руки Нэнэ.
— Колбасы, или я сделаю как осел дона Пьетро! — предупредил Нэнэ, обещая всем своим видом незамедлительное исполнение угрозы.
— А как делает осел дона Пьетро? — весело спросила у него девушка: по всему было видно, она хорошо знала, о чем спрашивает.
Нэнэ соскользнул с сиденья, собираясь дать наглядный ответ.
— Ради бога! — всполошились отец с матерью, хватая его. — Осел дона Пьетро, — объяснили они инженеру, — любит бешено кататься по земле, задрав ноги кверху. Нэнэ очень похоже его изображает.
Мальчику дали колбасы.
— Лимонада, — захныкал Лулу, — лимонада, лимонада…
— В Неаполе, — пообещали все, включая инженера.
Чтобы добиться своего, Лулу непереносимо ныл на одной ноте, а Нэнэ использовал угрозы и шантаж. Инженеру больше импонировали решительные и быстродействующие методы Нэнэ, плач Лулу отчаянно действовал ему на нервы.
Поцелуи родителей успокоили Лулу. Щекотливая тема святой лестницы тем временем, слава богу, отпала.
— Вы не женаты, — установила защитница обетов, метнув быстрый взгляд на левую руку инженера и не увидя обручального кольца.
— Когда у человека голова на плечах, он не женится, — сострил муж.
— Что верно, то верно, если судить по тебе: ты ведь женат, — согласилась супруга.
— А я думаю, — сказал инженер, — что люди с головой на плечах рано или поздно женятся, я тоже это сделаю, с опозданием, но сделаю.
— Слышишь, — укоризненно спросила жена, — что говорят умные люди?
— Но я ведь шучу… Хотя в целом, если отбросить шутки и посмотреть на вещи объективно, брак — это ошибка… Лично у меня нет оснований жаловаться: моя жена — поверьте, я не ради красного словца говорю и не для того, чтоб ей польстить, — моя жена настоящий ангел, — супруга потупила неожиданно просветленное лицо, — и у нас растут два ангелочка… — Он погладил Нэнэ, сидевшего ближе к нему, и Нэнэ, отвечая на ласку, потерся лоснившейся от колбасы рожицей о его шелковую рубашку — праздничную рубашку, которую он не успел переодеть после венчания шурина.
— Рубашка! — закричала мать. Но было слишком поздно: шелк украшали жирные разводы.
— Радость моя, ты испортил папе рубашку, — посетовал отец.
— Еще колбаски! — потребовал Нэнэ.
— Упомяни еще раз колбасу — и ты пожалеешь, — предупредил отец, — придет фельдфебель и тебя арестует.
— Я ее не упоминаю, я ее хочу, — выкрутился Нэнэ, легко обойдя запрет.
