Поток мыслей Дан нарушил новый сиренообразный звонок мобильника, автоматически Ольга взяла трубку и услышала срывающийся от волнения голос сестры.
– Оля! Дико извиняюсь, но я не виновата. Честное слово! Каблуки, лестница. Упала, потеряла сознание…
– Очнулась – гипс, – подытожила Ольга. И приказала сестре ждать ее звонка дома.
Странные истории творились с Ладой Дан. Так было с самого детства: грезы, лунатизм, видения. Причем, это было замечено всеми членами семейства Дан, припадки усиливались в связи с близостью Ольги. Как будто душа Лады несчастной крошечной птичкой билась и просилась на волю, почувствовав приближение голодного хищника.
Ласточка под хрустальным колоколом, куда посадил ее ученый немец в кунсткамере, демонстрируя устройство воздушного насоса перед Петром I и Екатериной, билась крыльями, задыхаясь и не имея возможности ни разнести хрустальную камеру пыток, ни как-то остановить своего мучителя.
«Полно, не отнимай жизни утвари невинной; она не разбойник», – усовестил немца царь.
«Я думаю, детки по ней в гнезде плачут!» – донесся грудной голос царицы.
Кошачье, широкое лицо царя с топорщащимися усиками и круглыми, навыкате, глазами плотоядно смотрело на умирающую птичку.
«Странно, чего это меня сюда занесло? – удивилась про себя Лада, все еще задыхаясь в своем хрустальном колпаке, – в издательстве же велели покопаться в материалах о Сильвестре Медведеве, а эта сцена, судя по всему, могла иметь место лет через тридцать после его смерти». Но сил остановить видение не было.
Ласточка взмахнула крылами, – и купол пропал, а она сама оказалась за деревянными прутьями круглой клетки, в комнате, в которой жила маленькая немка– фрейлина.
«Сегодня хоронили одну голландскую купчиху, страдающую водянкой», – писала в своем дневнике девушка. Ее тонкий, изящный силуэт в платье, сшитом специально по случаю карнавала, казался каким-то трогательным цветком. Прямая спина выдавала девушку из приличной семьи, воспитанную в Европе и по какой-то злой прихоти судьбы заброшенной в дикую Гиперборею с ее варварами.
«Царь собственноручно сделал ей операцию, выпустил воду. Она, говорят, умерла не столько от болезни, сколько от операции. Царь был на похоронах и на поминках. Пил и веселился», – она вздохнула, взглянула на приготовленные к сегодняшней ассамблее маски и продолжила писать. Птичка в клетке затихла, всматриваясь в аккуратные завитки немки. «Считает себя великим хирургом. Всегда носит с собой готовальню с ланцетами. Все, у кого какой-нибудь нарыв или опухоль, скрывают их, чтоб царь не начал их резать».
