Еще один, двое, опять двое…
Каждый выстрел выносит врага, но в магазине всего восемь патронов. На выскочившую пару остался последний. И, как насмешка судьбы, оба – автоматчики. Свалив первого, я попал под очередь его напарника. Пули вспороли живот, отбросив враз ослабевшее тело к стенке траншеи. Вот и все…
Затухающим сознанием уловил, как завалился срезавший меня немец, а перед глазами мелькнуло знакомое лицо. Кто-то из моих бойцов…
В себя пришел от мучительной боли в животе. Там словно разгорается костер, жестоко опаляя внутренности. Перед глазами, покачиваясь, медленно проплывает земля. А подо мной…
– Олежек, держись… Держись, любимый… Не умирай…
Моя жена, моя хрупкая тростиночка несет меня, тяжелого мужика, в наши окопы.
– Маша…
– Олеженька, потерпи, уже скоро…
И тут сознание разделилось. В первый раз я словно взглянул на происходящее своими глазами. Старший лейтенант Петров пытался что-то прошептать любимой жене, а я, подполковник Михайлов, изо всех сил старался вытолкнуть из своего и не своего рта другие, главные слова. Сумел, или мне показалось?!
– Маша, брось меня… Беги, укройся, Маша… Брось!..
– Олежка, терпи, уже скоро…
Ее запаленный, надрывный шепот оборвал нарастающий свист тяжелого снаряда.
Не сумел!
Последнюю мысль вместе с телом разорвал мощный взрыв…
***
… быть разорванным на части. Не знаю, что мучительнее – погибать от этого, или чувствовать, как живая плоть, словно пазлы, собирается в единое целое? И каждый кусок несет свою боль. Сколько продолжалась пытка – секунды или вечность? В себя стал приходить, когда по глазам ударил свет люстры, а рядом возникло перепуганное лицо дочки.
– Папочка! Папа!
Как и в прошлые разы, боль стремительно отступает. Взяв из рук Оли стакан, отхлебнул воды, смягчив пересохшее горло. Взгляд непроизвольно упал на словно рассекающие руку красные линии. Нет, под футболку смотреть не хочу.
– Мама, папе лучше!
Жена нервно бросает трубку телефона:
– Какие твари! Ни дежурного врача, ни медсестры – никого!
Поворачивается ко мне:
– Саша, что с тобой на этот раз?!
Все еще чувствуя, что сейчас развалюсь на кусочки, отвечаю:
– Уже лучше. Все проходит.
О том, как я «проснулся», жена рассказала, когда мы все-таки уложили дочь:
– Вздрагиваешь, судороги бьют, хрипишь… Глаза открыты, зрачки черные, огромные, ничего не видишь… Я уже думала – инсульт. И по всему телу тонкие красные полосы. Что это?
– Меня разорвало снарядом.
– Саша! Ну, что ты говоришь?!.
В общем, разговор получился долгий, нервный и трудный.
