Выйдя из тюрьмы, Ерванд Якулыч с трудом доплелся до дома. В это самое время Кудрат с помощью четверых своих сыновей-школьников втаскивал по узкой лестнице, ведшей на второй этаж, в новую квартиру только что купленный шкаф. Пыхтение и сдавленные возгласы то и дело перекрывались громкими предостережениями дворника: «Осторожней, зеркало…»
Ерванд Якулыч простоял внизу до тех пор, пока новая мебель Дворниковой семьи не была водворена на место.
Жену и дочь Ерванд Якулыч нашел на грани полного обнищания. Неблагодарный сын жил где-то в центре города и ничуть не интересовался судьбой матери и сестры, которые с трудом перебивались, распродавая домашние вещи.
В эти тяжелые времена профессор Овьян протянул своей сестре руку помощи, — впервые нарушив волю жены, он послал Лену для продолжения образования в Москву, и, пока она училась там, помогал ей. Лена окончила институт, вернулась, начала работать, и теперь родные только и думали о том, как бы выдать дочь замуж. Однако сказать ей об этом прямо они не хотели. То ли стеснялись, то ли остерегались. Но стоило собрать и осмыслить все их намеки, и получилось бы, примерно, следующее:
«Ты, дочка маша дорогая, уже не ребенок. Метрике своей не верь: сколько годков ты прожила, в какие вступила, — оставь на нашей совести. И с учением, слава богу, покончила. Теперь пришло время, чтобы ты серьезно призадумалась о своем будущем.
Ну, все мы, конечно, знаем, что прошлое твое, твой неблаговидный поступок не особенно тебя украшает…
Правда, со временем все как будто забывается, но, глядишь, и вспомнят, особенно, если речь зайдет о замужестве. Заруби это у себя на носу. Что до того, как ты себя пять лет в Москве вела, вдали от родителей, родственников, знакомых, в институтском общежитии, молодыми поклонниками окруженная, — это оставляем на твоей совести.
Мы, конечно, тебя не торопим, — когда же родители торопят ребенка? Но было бы неплохо, если бы ты и сама заглянула немного в будущее. Пора научиться давать себе отчет в каждом своем шаге».
Микаэл, конечно, не был тем блестящим молодым человеком, о каких Лена начиталась в романах; такого ей встретить не посчастливилось. Внешностью и характером он был полярно противоположен Лениному идеалу. Но в нем была какая-то огромная притягательная сила, какое-то неизъяснимое внутреннее обаяние. Это был человек упорный, твердо идущий к своей цели, охваченный жаждой познания.
Лена не могла не видеть, что Микаэл на нее смотрит, как на ветреную избалованную мещаночку, с которой он никогда не помыслит связать свою судьбу. Да и может ли он думать о ней иначе. Что ж, это даже лучше. Пусть так и думает. Когда же Лена добьется своего (а она непременно добьется!), когда она женит Микаэла на себе (а женит непременно!), тогда он и увидит, поймет, какая у нее добрая и честная душа, и устыдится своих прежних мыслей.
