Тигран облегченно вздохнул.
То, что произошло с ним в последующее мгновение, он не сумел бы объяснить и сам. Неожиданно рванувшись вперед, он с такой силой обрушил свои тяжелые кулаки на письменный стол жандарма, что медные канделябры подскочили и со звоном свалились на пол.
— Изверги, звери!.. Кто дал вам право издеваться над больным стариком, калекой?..
В невольном испуге ротмистр вскочил с места и всем своим грузным телом прижался к стене.
Часовой, приставив штык к груди Тиграна, оттеснил его от стола. Вбежавшие на шум жандармы скрутили ему руки и выволокли в коридор, Там его беспощадно избили.
— В карцер, в карцер!.. — астматическим шепотом прошипел ротмистр. — А ты, ты, паршивая собака, — обернулся он к старику с презрительной гримасой, — ты остался глух к нашим добрым советам? Теперь пойди собери его косточки…
Старик, видимо, хотел что-то сказать, пошевелил губами, но слова застряли у него в горле. Шатаясь, он сделал несколько шагов вперед в сторону ротмистра и дрожащей рукой вынул спрятанную на груди бумагу — смятую, ставшую от старости темно-желтой, как осенний лист. Он было протянул ее жандарму, но вдруг отвел руку назад, покачнулся и ничком распростерся на полу.
Когда жандармы выволакивали из кабинета ротмистра бездыханное тело кузнеца, в его худой костлявой руке была крепко зажата пожелтевшая бумага с царской печатью. Черно-коричневый сургуч, надломленный окостеневшими пальцами, казался сгустком запекшейся крови.
Зачем принес сюда старый кузнец эту бумагу, какие он возлагал на нее надежды, так и осталось тайной.
Город давно позабыл о своем замечательном оружейнике, и только когда разнеслась весть о том, что он умер во время допроса, люди вспомнили о нем. И снова прогремело имя кузнеца Араза, как гремело оно многие годы назад, когда он был еще молодым и слава о его мастерстве долетела до царского порога.
— Благо тебе! Человеком в этот мир пришел ты и человеком его покинул, — говорили старые друзья кузнеца, опуская его гроб в могилу.
Каждый раз, когда кузнец Араз ковал оружие и под сводами его дымной кузни, разбрасывая снопы огненных искр, на широкое лезвие новой сабли падали последние удары тяжелого молота, у дверей кузни в неспокойном ожидании ржал гнедой в голубых яблоках жеребец. Жеребец нетерпеливо бил ногами, вставал на дыбы, норовил сорваться с места и умчаться вдаль, но сильные руки всадника смиряли и укрощали его.
Со стороны всадник мог показаться гонцом, срочно посланным с поля битвы: то ли прискакал он с важной вестью, то ли должен увезти ее отсюда воюющим и не хочет спешиться, чтобы не потерять лишней минуты.
