— Думаю, что это массированное использование танков и авиации. — Да, именно этим и объясняют немецкие победы все историки и во всех странах. На самом деле уже франко-британские войска в войне 1940 года превосходили немцев числом танков и в несколько раз превосходила немцев числом танков и самолетов Красная Армия. А побеждали немцы.
— Значит, они применяли танки массированно.
Во-первых, «массированно» — это всего лишь умное слово. На самом деле по-настоящему массированно они применили танки только на Курской дуге в 1943 году, и уже без большого успеха. А до этого как раз Красная Армия применяла танки массированно, да только без толку.
Во-вторых, если это и так, то, значит, были некие отличные друг от друга теории применения танков, теории строительства и использования войск у немцев и у Красной Армии, которые позволяли немцам вести молниеносную войну, а Красную Армию заставляли терпеть поражения. В чем был смысл этой немецкой теории блицкрига? Этот вопрос по сей день как бы «не интересен» ни историкам, ни военным теоретикам.
— И в чем этот смысл?
— Начать, пожалуй, нужно с того, что войны бывают двух типов — на военное поражение противника и на изнурение его. Некоторые говорят о применении в войне стратегий сокрушения или истощения. Немцы, в частности Гитлер, признавали только «войну на сокрушение». Такая бескомпромиссность настраивала немецких генералов на то, что им, безусловно, придется лично уничтожать военные силы противника. Следовательно, немецким генералам приходилось думать над тем, как именно им придется это делать.
В принципе как победить врага с минимальными собственными потерями, было известно чуть ли не со времен царя Гороха. Нужно обрушить на противника, как можно больше ударов, например, огня всех видов оружия, и при этом самому получать ударов противника как можно меньше. Это легко сказать, но трудно сделать, поскольку противник тоже хочет именно этого.
До Первой мировой войны вопрос решался искусством полководца маневрировать на поле боя — искусством расположить свои войска так, чтобы противнику было неудобно вести массированный огонь, выйти ему в тыл и разгромить тыловые части, заставить противника отступать и бить его в преследовании. Но Первая мировая война с ее сплошной линией фронта поставила на этом полководческом искусстве крест.
— Почему? — Ну, представьте, что какая-то из противоборствующих сторон готовит вожделенный прорыв фронта, чтобы выйти противнику в тылы и занять ключевые объекты снабжения или маневра войсками, и этим решить войну. Подтягивает к месту наступления войска и артиллерию, начинает артподготовку, перепахивая оборону противника снарядами. Но противник снимает с других участков фронта войска и артиллерию и начинает вести ответный огонь. Начинается атака, и уцелевшие от артогня пулеметчики противника выкашивают идущую в атаку пехоту. Снова ведется артиллерийская подготовка, на нее отвечает артиллерия противника, снова атака, снова уцелевшие пулеметчики ее выкашивают, а если есть продвижение, то теперь артиллерия противника перепахивает занятые позиции и противник контратакует подтянутыми с других участков фронта силами. Битвы превратились в «мясорубки» — в убийство огромного количества солдат без какого-либо продвижения или успеха. Особенно это проявилось на Западном фронте. Скажем, битва под Верденом принесла суммарные для сторон потери почти миллион человек без каких-либо существенных результатов, битва на Сомме — потери почти миллион триста тысяч. Ни о какой молниеносной войне и говорить не приходилось. Тупик! Как писал маршал Пилсудский, полководческому искусству пришел конец.
