Я молчал. Пересохло во рту, да и не знал я, что нужно сказать.
— Если бы ты не был так напряжён, напуган — я показал бы тебе сад, башню, город… Город с башни так прекрасен, ты… Ах, да; ты наверняка уже поднимался выше самых высоких шпилей!.. Но, если захочешь — если тебе будет грустно, одиноко, если захочется спросить о чём-то важном, а рядом не окажется человека, способного выслушать и тем более понять… Приходи сюда в любое время. Тебе откроют. Или прилетай. Ты любишь читать? У меня прекрасная библиотека, сам я букв различить не могу, приходится приглашать чтеца… Ты мог бы брать книги из башни домой. В удобное для тебя время… Ты так стиснул губы, Аль… Ты, наверное, охрип, выпей воды. Я хочу услышать от тебя хоть слово — наверняка твой голос мне понравится…
Это было невыносимо глупо — но я не мог говорить. Чем больше слов произносил старик, тем сильнее сжимались, словно сведённые судорогой, мои губы. Я кивнул, понимая, что Мастер этого не видит. Надо было сказать: до свидания, мне пора идти. Но как?! И уходить молча… невозможно.
Он замолчал, прислушиваясь к чему-то. И кивнул:
— Ничего-ничего. Это всё неважно. Приходи… — Взгляд Мастера, сковывавший меня, изменился. Я понял, что позади кто-то есть. Повернулся, обмирая… — Нимо! Прошу тебя, проводи… нашего гостя. Его зовут Аль.
Солнце ударило всей июньской силой — и сияли у дорожки кусты неведомого растения золотистыми и белыми соцветиями и блестящими, будто мокрыми, листьями; слепили дрожащие блики в пруду; и пронзительно синело небо. А среди всего этого стоял он. Нимо.
На нём была одежда… я не знаю, как назвать этот цвет. Сперва показалось, что она белая, но когда Нимо чуть шевельнулся, я понял, что золотистый оттенок — не от солнечного света, а на самом деле. Но он лёгкий, исчезающий… Я вспомнил словосочетание «белое золото». Никогда не видел такое; а может, видел, но не знал, что это — оно. Но слова эти были лучше всего.
Нимо, тонкий и лёгкий, как наваждение, взмахом руки позвал за собой. Раздвинулись кусты; время растворилось, как на границе сна — и я уже стоял за оградой. День потускнел, как будто погасили половину светильников. Улицы были пусты. Мысли кристально чистые и какие-то хрупкие, точно корочки наста над пустотой растаявших сугробов… Откуда эта снежная фантазия?.. Я опять подумал о Нимо и понял, что не знаю, мальчик он или девочка? Он нереальный, как призрак, и вместе — может быть, больше настоящий, чем весь мир. Когда он открыл для меня двери и отодвинулся, пропуская — и сад, и тропинка, и небо, и ограда сделались зыбкими, далёкими, неясными.
