Крупная слеза появилась в глазу Мэри и стекла, оставив след на ее бескровном лице.
— Я хотела вырасти такой, как ты, — прошептала она и той рукой, которой могла шевелить, дотянулась до Кристы и коснулась ее лица.
Криста позволила литься своим слезам, они как-то смягчали ее потрясение. Она держала ручку сестры в своих руках, прижимала эту влажную и холодную руку к щеке и понимала, что все уже почти кончено. Эти минуты останутся в ее памяти навсегда.
— Помнишь, тогда, у Кеннеди, — прошептала Мэри. — Ты сказала, что нам можно плакать.
— Дорогая моя, тебе не надо разговаривать. Врачи уже едут сюда. Все будет в порядке!
— Поцелуй меня, Криста.
Криста протиснулась сквозь разбитое стекло и припала щекой к щеке сестры. А потом со всей нежностью, на какую была способна, поцеловала Мэри.
— Не покидай меня, Криста, я так боюсь, — прошептала девочка, и Криста почувствовала, как сестра прижалась к ней плечом. — Как когда-то боялась спать в темноте, и ты позволяла мне лечь в свою постель, но не разрешала брать с собой моих кукол.
— Не говори, Мэри, не надо! Дорогая, я так люблю тебя! Ты все, что есть у меня в жизни!
— Если я смогу смотреть на тебя оттуда, сверху, я всегда буду заботиться о тебе, — сказала Мэри, такая маленькая — и в то же время такая великая перед лицом вечности. Это все, о чем она всегда мечтала… быть на равных с Кристой, жить одной с нею жизнью, быть любимой старшею сестрой, которую она обожала.
— Мне холодно, — сказала Мэри, — я себя не чувствую.
— Не сдавайся, Мэри, Бога ради, не сдавайся!
Криста держала ее руку, стараясь перелить свою решимость в разбитое тело сестры. Но глаза Мэри начали закрываться, как они закрывались обычно после третьей сказки, рассказанной на ночь, — чтобы открыться следующим утром. То были такие замечательные моменты, когда от усталости и раздражения не оставалось и следа и начинался новый сверкающий день. Но после этого сна пробуждения не будет.
— О Боже, милостивый Боже, спаси ее! — прошептала Криста. И почувствовала, как щека сестренки, мокрая от слез Кристы, отодвинулась, и жизнь покинула Мэри… и Христос принял ее в свои объятия. Криста выпрямилась, и чувство глубокого горя охватило ее. Вот там, на раскаленном шоссе, под палящим солнцем, она начала постигать, что такое одиночество.
Между тем Стив, не замечая грусти Кристы, был поглощен своими собственными мыслями.
— Должно быть, прекрасно здесь жить, — сказал он, принюхиваясь к солоноватому воздуху и вспоминая гнилостную вонь летнего Манхэттена. — Для детей здесь, наверное, просто рай. Все равно что иметь огромный ящик с песком у себя на заднем дворе.
