Андрей пришел к восьми, к последним известиям по телевидению. Полчаса новостей — святое дело, Денис знал, что отца нельзя трогать. После новостей, минут десять, Андрей задавал Денису скучные вопросы. Денис отнекивался, Кира морщилась: это называлось общением с ребенком, а ребенку спать пора. Андрей поцеловал Дениса в нос и отправился к себе в комнату — читать советские журналы. Кира уселась у телевизора смотреть фильм. Теперь она чувствовала себя в форме, теперь можно было бы пойти в гости или поехать в центр, прошвырнуться по Латинскому кварталу. Но Андрею все некогда — дела, дела…
Андрей вышел в одиннадцать. Лицо серое, глаза усталые.
— Кирка, давай ужинать… Что-то я нашел в «Дружбе народов». Неплохая статья про Трифонова. И есть с чем поспорить.
Стол был накрыт. Андрей залпом выпил две рюмки. По опыту Кира знала: о чем-либо с ним говорить бесполезно. Он уже отключился,
Такова ее парижская жизнь. Рассказать в Москве — не поверят.
* * *
Впервые Говоров заподозрил неладное, когда Виктор Платонович отказался поехать в Шотландию. Приглашает университет, все оплачивает, интересно, но не хочу. Это было так не похоже на Вику, обычно он пользовался каждым удобным случаем, чтоб сбежать из дома, особенно в путешествие за казенный счет. Может, подумал Говоров, для Вики после Австралии, Новой Зеландии, Японии и Бразилии Шотландия кажется близкой и скучной провинцией, вроде Курской области, а может, начинают сказываться годы? Все-таки Вика в возрасте, когда мелькание пейзажей за окном утомляет.
Впрочем, он даже рад был, что Вика остается в Париже. Ведь теперь каждый номер «Нового мира», «Знамени», «Дружбы народов» и других толстых советских журналов приносил сенсацию. Печатались «Белые одежды» Дудинцева, «Ночевала тучка золотая» Приставкина, рассказы Битова, ожидались «Дети Арбата» Рыбакова. Если раньше Говоров требовал, чтоб ему, как главному куратору (или чтецу, как хотите) советской прессы, добавляли молоко за вредность, то нынче журналы рвали из рук, за ними выстраивались очереди. Если Говоров не успевал первым распечатать конверт с «Огоньком» и припрятать журнал в стол, то «Огонек» бесследно исчезал, испарялся в воздухе. Концов не найдешь, хоть полицию с разыскными собаками вызывай. И это «Огонек», который при Софронове можно было заставить читать разве что по приговору народного суда. Пришлось Говорову завести железный ящик, складывать туда журналы и запирать на ключ.
Обозревать, комментировать советские журналы стало одним удовольствием, и Вика был идеальным партнером для таких бесед.
