- Это потому, что он ненавидит меня... Я еще никогда не слышала подобной чепухи.
- А когда ты вообще разговаривала?
- То есть?
- Ты мне-то едва доверяешь, что уж говорить про других в городе.
- Верно. Так лучше всего, - твердо ответила она.
- Возможно, так оно и было, пока Аделаида была жива, но теперь у тебя другая жизнь. Все изменилось. Вот что я тебе скажу.
Моника подняла на него глаза.
- Что вы хотите сказать?
- Что пора тебе стать женщиной. Выйти замуж. Иметь детей.
- Если это предложение, то так его не делают, обрубила она.
- Что происходит между тобой и Остином Синклером? И не говори мне, что ты всего лишь пальнула в него дробью.
- Остин Синклер? - От одного его имени она ощутила жар и молила Бога, чтобы краска смущения не бросилась в лицо. - Это смешно. Не выношу подобных типов. Он брокер.
- Да, и он всерьез распалил тебя.
- Ничего подобного. Он лишь посоветовал мне, как с выгодой продать скот. Вот и все, - солгала она, глядя прямо в глаза доктору.
- Можешь дурачить других, Моника, но я знаю тебя как облупленную.
Моника издала раздраженный вздох.
- Это все, что вы хотели сказать?
- Нет, но об остальном я предпочел бы побеседовать у себя.
- Нет ничего такого, что мы не можем обсудить прямо здесь и сейчас.
- Есть, Моника. - Он подошел к ней вплотную и шепнул:
- Аделаида говорила с тобой когда-нибудь о контрацепции?
- По-моему, это не проблема, - смутилась Моника.
- Надеюсь, что так, - откликнулся доктор и прошествовал к прилавку выбить чек.
Ошеломленная и смущенная разом, Моника схватила банку овсянки и, повернувшись кругом, уткнулась в Трэйс.
- Трэйс, я не заметила тебя!
Моника увидела, как зло блеснули глаза Трэйс. Та всегда цеплялась к Монике по мелочам. Бабушка говорила, что она завидует Монике. Но у Трэйс не было причин для зависти...
Два дня Остин работал не покладая рук в надежде излечиться от всяких дум о Монике. Старая крыша была заново обшита гонтом, двое плотников заканчивали сборку нового изысканного гарнитура. На кухне Остин отштукатурил и тщательно измерил рулеткой перегородку из гипса и с помощью одного из плотников установил вдоль нее кухонные шкафчики и навесил двери. Ночью, когда рабочие ушли, Остин покрасил в гостиной стены, вмонтировал в потолок подсветку и провел электропровода. Лишь на рассвете он позволил себе часок вздремнуть до прихода рабочих.
В полудреме он заново пережил поцелуи Моники. Как будто она пришла к нему вновь, появившись в дверях словно призрак, только в ее прикосновениях не было ничего призрачного. На этот раз он не прервал поцелуй, и она не отстранилась, а стала медленно снимать с него одежду, касаясь кончиками пальцев и губами его обнаженного тела. Он едва сдерживал себя.
