- А как насчет демерола?
- У меня его нет.
Остин глубоко вздохнул, выхватил виски из рук доктора и осушил стакан единым духом.
- Так-то лучше, - улыбнулся доктор и поставил стаканы на металлический столик на колесиках возле стола для осмотров.
Затем он уложил Остина на спину. Натянул перчатки, достал стерильные инструменты, склонился над ногой Остина и стал с осторожностью промывать рану и извлекать дробинки.
Его осторожность и стремление не причинить лишнюю боль тронули Остина до глубины души.
- Кто подстрелил тебя, сынок?
- Я предпочел бы не говорить.
- Не волнуйся. Хоть ты и новичок здесь, но ты мне по сердцу. Я ничего не скажу тебе во вред.
- Это была.., женщина.
- Женщина? Ха! - взревел он. - Единственная чокнутая в этих местах, которая сначала стреляет, а потом спрашивает, - это Аделаида Скай, но она мертва.
- Тогда это кто-то из ее семейства.
Доктор выпрямился, зажав в пинцете дробинку.
- Моника? А что ты натворил?
- Мне стыдно признаться, - стушевался Остин, закатив глаза.
- Судя по тому, как ты покраснел, думаю, ты разделяешь мое мнение, что она - самая миленькая женщина в этом городе, а возможно, и во всей Монтане. Правда, я повидал не так уж много мест.
- Зато я повидал немало и еще не встречал такой, как она, - кивнул Остин.
- Уверен, что Моника нигде бы не затерялась. Она неповторима.
- И не только внешностью. - Опершись на локти, чтобы увидеть реакцию доктора, Остин выпалил:
- Она даже не взглянула, кто я такой. Она просто.., выстрелила в меня!
- Тогда это точно Моника! - захохотал доктор.
- У нее не в порядке с головой?
- Местные говорят, что она чокнутая. Дескать, тронулась рассудком.
- Это правда?
- Я бы так не сказал. А как по-твоему? Остин опустил глаза на свою окровавленную ногу.
- Откровенно говоря, если бы я был женщиной и жил в глуши, как она, то я бы тоже, наверное, одичал. Она сказала, что недавно умерла ее бабушка.
- Это правда. Ада была замечательной женщиной. В свое время она была красавицей, - задумчиво промолвил доктор. - Долгие годы Ада страдала от эмфиземы. Она умерла в середине девяностых, а появилась здесь семнадцатилетней невестой Фостера Ская в двадцать восьмом. Я помню, как еще ребенком думал, что Ада - это мой идеал женщины. Она была ангелом. Клянусь, что ее смерть для меня так же болезненна, как и для Моники.
По тому, как говорил доктор об Аделаиде Скай, Остин сделал вывод, что старик был влюблен в нее.
- Ужасно, но я наступил на ее могилу.
