Люси села и открыла копию дневника. Как там говорила Желанная Адамс о начале путешествия?
«Напишите на листе бумаги ваше желание, а затем разорвите его на дюжину кусочков. Разметайте их над большим количеством воды (подойдет любой океан)».
Люси взяла, лист купленной сегодня венецианской бумаги и нацарапала: «Я хочу встретить кого-нибудь, похожего на Казанову». Она перечитала предложение. Может, выразиться более конкретно? Не подвергает ли она себя риску познакомиться с очередным позером, наподобие Дино Фаббиани? Девушка зачеркнула строчку и вместо нее написала: «Я хочу встретить кого-нибудь, кто покажет мне, что любовь не означает разочарование». Аккуратно свернув листок, Люси положила его в карман. Затем, когда певец принялся терзать песню «Blue Suede Shoes», она вытащила набор для гадания, старый рождественский подарок матери, и принялась рассматривать маленький медный маятник, привязанный длинной бархатной лентой, решив, что его основание выглядит как детская юла.
Девушка просмотрела сборник народных примет: избегай рыжих мужчин в месяцы, в названиях которых есть буква «р» и ищи светловолосых поклонников, когда луна полная, и темноволосых, когда прилив высок, а луна только-только народилась. Посмотрев вокруг, Люси проверила, не проявляет ли к ней кто-нибудь интереса. Желающих не было. В дальнем конце зала в длинной очереди пассажиров, собирающихся сделать заказ, стояла Ли. Полная надежды, Люси аккуратно подняла маятник, зажав ленту между большим и указательным пальцами так, чтобы он мог свободно раскачиваться туда-сюда. Когда ей показалось что маятник остановился, девушка прошептала: «Испытаю ли я любовь?» Очень, очень медленно маятник качнулся, и Люся показалось, что он совершает маленькие, еле заметные круги над записями Желанной, над страницами, исписанными четким, закругленным почерком.
«25 мая 1797 года.
Вот и все.
Прошлой ночью я простилась с отцом в подвале гостиницы. Зажгла двенадцать свечей и поставила их рядом на полу Он уже не походил на себя, но, казалось, высох во льду, истончаясь и как будто тая. Я побрызгала его тело лавандой, чтобы отбить неприятный сладковатый запах.
– Отец, прости меня за то, что я делаю.
Я подразумевала его погребение на еврейском кладбище. Но эти слова снова и снова звенели в моем мозгу, как будто в них было и какое-то другое значение, которое сейчас я едва понимала.
Мы отправились в Лидо на одной из красных гондол, в которых венецианцы перевозят мертвых. Исаак Бей сидел со мной и Френсисом на носу, а отец лежал на корме в ящике из кипарисового дерева. Было ужасающе жарко, и шел какой-то странный, сухой дождь, больше похожий на туман. Я была рада, что дела с похоронами сдвинулись с мертвой точки, поскольку уже стало трудно сохранять тело отца от гниения.
