По дороге, вымощенной лучами заходящего солнца, мы вошли в Адриатическое море, и на нашу баржу налетели, как саранча, гондольеры, громко предлагая свои услуги и дома в Венеции. Пилигримы набились в самые дешевые лодки, оставив нам дорогие, с кабинами, покрытыми деревом. Отец пошел с графом Вальдштейном, тогда как Френсис и я последовали за его тетушкой на прочную черную гондолу, управляемую двумя гондольерами. Пожилая женщина изучала меня, пока мы плыли к отдаленным венецианским куполам. Я вежливо ей улыбнулась, не обращая внимания на Френсиса, который упорно пихал меня локтем в бок, пытаясь завязать оживленный разговор о красоте мягкого розового света, разлитого по водам лагуны.
Когда мы причалили, отец, не слишком любивший морские поездки, сошел, покачиваясь, со своей гондолы. Вежливо, не обращая внимания на его состояние, граф Вальдштейн указал на Герцогский дворец и со смехом спросил, слышала ли я о печально известном распутнике и любовнике Джакомо Казанове де Сейнгальте, который как-то был заключен здесь. Когда я сказала «нет», граф объяснил, что этот человек, Казанова, как он назвал его, совершил дерзкий побег из своей тюрьмы в 1759 году, использовав кусок камня, чтобы взломать свинцовую крышу. Он, продолжал граф, смог убедить другого заключенного, священника, убежать вместе с ним. Двадцать лет спустя, добавил Вальдштейн, Казанова снова приехал в Венецию, только для того, чтобы вновь познать муки изгнания. И сейчас этот человек вынужден зарабатывать на пропитание, развлекая европейское общество сказками о своем побеге.
Тут тетушка взглянула на рассказчика с укором, что пробудило мое любопытство, и я решила узнать побольше об этом авантюристе.
– А почему господин Казанова был заточен в тюрьму? – спросила я.
– Инквизиторы посчитали его угрозой Республике, – ответил граф Вальдштейн.
Тем временем отец восстановил равновесие и объявил во всеуслышание, что базилика Святого Марка – это образец «варварской готики». Когда я повернулась к нему, он крикнул:
– Желанная, Венеция – это скверно пахнущая сточная канава, подходящая только для бобров!
Я оглянулась, испытывая стыд за своего отца, а графиня взяла меня за руку и прошептала:
– Мисс Адамс, вы, как и я, пленница обстоятельств. Мы должны сделать все, что возможно, без ведома других, чтобы вырваться на свободу.
Я стояла, ошеломленная, и позволила старой женщине прижать меня к своей плоской груди. От нее исходил тонкий аромат розовой воды и мыла, непохожий на гниловатый запах Френсиса. Я взглянула на отца – не услышал ли он этой фразы, но даже он все-таки не смог устоять и любовался видами Венеции.
