— Да! — вдруг пронзительно закричала она. — Мне этого мало! Ерунда все это, да и только! И верить этому нельзя! Чего только мы не слышали? Сначала нам рассказывают, мы настолько сильны, что ни один вражеский самолет не достигнет Германии, а они вдруг над нами. Потом убеждают, что они больше не прилетят, мол, отныне мы их всех сбиваем на границах, а вместо обещанного прилетает самолетов в десять раз больше и беспрерывно воздушная тревога. Теперь они в конце концов добрались до нас даже здесь, ты же хвастливо объявляешь, что они больше не прилетят, мол, мы им покажем! Как нормальный человек может во все это верить?
— Зельма! — Нойбауэр невольно бросил взгляд на портрет фюрера. Потом он вскочил к двери и захлопнул ее. — Черт подери! Возьми же себя в руки! — прошипел он. — Ты хочешь всех нас погубить? Что ты так кричишь, ты с ума сошла?
Он стоял совсем рядом с ней. Через ее толстые плечи фюрер продолжал холодно глядеть на ландшафт Берхтесгадена. На какое-то мгновение Нойбауэр чуть не поверил, что фюрер слышал весь разговор.
Зельма не видела фюрера.
— С ума сошла? — визжала она — Кто с ума сошел? Я? Нет! Мы прекрасно жили до войны, а теперь? Теперь? Хотелось бы мне знать, кто здесь сошел с ума?
Нойбауэр обеими ладонями схватил жену за руки и так встряхнул, что голова у нее заходила из стороны в сторону и она умолкла. Несколько заколок выпало, волосы распустились, она поперхнулась и закашлялась. Нойбауэр выпустил ее из своих объятий, и она, как мешок, плюхнулась на шезлонг.
— Что с ней? — спросил он свою дочь.
— Ничего особенного. Мама очень возбуждена.
— Отчего? Ведь ничего не случилось.
— Как это ничего не случилось? — жена взялась за старое— С тобой, конечно, ничего там, наверху! Но мы здесь одни…
— Тихо! Черт возьми! Не так громко! Я для того вкалывал пятнадцать лет, чтобы своим воплем ты все разом перечеркнула? Думаешь, не найдется таких, которые только и ждут, чтобы занять мое место?
— Это была первая бомбардировка, папа, — спокойно заметила Фрейя. — До сих пор ведь у нас только объявляли воздушную тревогу. Мама постепенно привыкнет.
— Первая? Конечно, первая. Надо радоваться, что до сих пор еще ничего не случилось, вместо того чтобы кричать всякую чушь.
— Мама нервничает, но она привыкнет.
— Нервничает? — Нойбауэра раздражало спокойствие дочери. — А кто не нервничает? Думаешь, я не нервничаю? Просто надо уметь держать себя в руках. Иначе может произойти всякое.
— Все одно! — рассмеялась Зельма. Она лежала на шезлонге, растопырив свои неуклюжие ноги. На ногах были розовые шелковые туфли. Розовый цвет и шелк она считала верхом элегантности.
