— …А вы, собственно, по какому поводу? — не понял Петр Иванович.
— Я люблю вашу дочь, — помолчав, пробормотал Дождь, и в комнате стал светло, как днем.
— Интересно, — промычал Петр Иванович.
— Что интересно?
— Что это светится-то? — удивился Неверующий. — Рубашка фосфором, что ли, пропитана?
— Это душа светится, — помолчав, ответил Дождь. Он не знал, что такое фосфор, поэтому и не сразу решился ответить.
— Она что, электрическая? — не понял Петр Иваныч. — Какая душа-то? Это как раньше-то говорили? В бога и в душу?.. Эта душа, что ли?
— Душа есть душа, все, что в вас чувствует и мыслит, — заметил Дождь, — а свет божественный пролит не на каждого…
— Вы — священник? — оживился Петр Иваныч.
— Нет, я не священник…
— А профессия какая?
Дождь задумался. Подумав, он улыбнулся и ответил:
— Наверное, музыкант, певец…
— Вон оно что! — уважительно кивнул Неверующий. — Петь я люблю. Газировки хотите?
— Нет, спасибо…
— Они, конечно, эссенции мало льют, разбили бутыль, а теперь и вовсе безвкусная будет. И давно вы знакомы?
— Почти пятьсот лет…
— Ага, — заулыбался Петр Иваныч, — давно, значит! Это хорошо!
Он вытащил из стола бутылку «Лимонада», налил стакан и залпом выпил.
— И сахару недокладывают! — вздохнул он. — Вроде варенье варить рано, куда они его таскают?!. Так вы в школе пение преподаете? — вдруг сообразил Петр Иваныч.
— Нет, я не учился этому, я пока не достоин еще учить других… — смутился Дождь.
— Вот это хорошо! — обрадовался Петр Иваныч. — А то нынче не успел сопли подтереть, давай других учить! Моему директору тридцать семь лет! Мальчишка! И он меня учит, как учет вести! Сопляк! А вы где работаете, позвольте полюбопытствовать?
— Я пока нигде не работаю…
— Вот это плохо! — покачал головой Петр Иванович. — Работа, она облагораживает!..
— Я буду работать! — заверил Неверующего Дождь.
— Вот это хорошо! С вашей специальностью можно ого-го! У нас технологом Афанасий Титыч работал. На трубе дул. Дул и дул. Мы его выгнали за пьянку, он никуда устраиваться не хочет. Я спрашиваю: чо робишь? Он грит: играю на альтушке, «жмуриков» провожаем. В день по десятке, да еще напоят и накормят! Сыт, пьян и нос в табаке! Работы два часа и уважение. А помирают каждый день. И всем надо с музыкой… Это хорошая специальность!.. — Петр Иваныч помолчал, потом оглянулся на дверь и, подавшись к Дождю, прошептал: — Я вить сам в детстве стихи писал! И ничего! И летать очень хотелось. Мы с пацанами даже крылья сделали и с сараюхи сиганули. Ну, отец выдрал, само собой. Только Снегирь ногу вывихнул, а так была у меня охота до всякого такого. Была, да прошла… — Петр Иваныч потускнел, сник, долго молчал, потом добавил: — Я очень завидовал, кто на гармонике играть умеет! И так сердце жгло, так играть хотелось, да отец не купил, а поиграть не давали. У Костромеева была гармоника. Сам не играл, но и играть никому не давал. Не для того, грит, куплена, для фасону стоит!..
