Вот теперь и прилипает контора, насмехаются, не было, мол, вам воли никакой, сами, дескать, выдумали. Вот до чего дошло! А ведь в конторе имеется копия-то, притворяются токмо…
М-м-м, как там дале-то?.. «Ищет Артамон Елизаров Кузнецов защищение от незаконного притеснения и обиды и, уповая на силу Высочайшего благоволения, просит позволить ему в собственной кузнице работу производить по-прежнему и иметь жительство в том заводе в родительском доме…» Хорош Николай Никитич! Вровень со своими предками действуешь, добролюбом прикидываешься. Пред царскими-то особами покрасовался, подарочек загреб, три лета волю сулил. Кабы не дядя… А теперь вот, пожалуй: коли ты, Артамон Кузнецов, не наш — кузницу остуди и с завода подавайся куда хошь. Жена, дети, хозяйство? Плевать! Изволь записаться в конторе, запрягай Савраса, жги уголь, не вылазь противу прочих…
«…Прошу Пермское горное управление вразумить меня в разборе сего обстоятельства, наградив меня копией указанного монаршего благоволения». Ладно расписался Тархов, ловкую заковыку вывел. Это когда же отправили-то? Скоро три месяца будет. Надо было раньше, да ведь пока рассчитаешься с исправником…
Большая черная нахохлившаяся птица уселась на рябину и, медленно склевывая чудом уцелевшие с осени пожухлые ягоды, внимательно поглядывала на человека, неподвижно сидящего на чурбане, иногда издавала птица картавый звук, вроде как человека по имени называла, чем-то похожа была она… да, чем-то похожа на крестного…
— Артемон, — негромко призвал Егор своего крестника. — Мало осталось мне… Подойди-ка поближе, сядь. В уменье твоем уверен, хозяин из тебя получится, дело пойдет. А вот разумеешь ли ты, Артемон, каково назначение наше?
— Ну… чтоб деньгу заколачивать, чтоб дети, значит…
— Не о том я… Для чего живем, на кой пришли в этот бренный мир?
— Да опять же… детей приумножить, значит, хозяйство, чтоб не хуже людей…
— Эк заладил… Ну и то хорошо, и то ладно. А припомни-ка, для чего самокатку творил?
Артамон ухмыльнулся, припомнив, как катался он на бочке с солнцеволосой Анюткой Ворожевой, как свалилась она, ослепив его красотой, как задумал он выйти в первые женихи по заводу…
— К чему клонишь, крестный?
— А к тому, чтоб вразумел ты, как сам возрос: творил самокат для девы — получил с божьей да государевой милостью волю.
— С твоей, крестный, с твоей.
— Ладно… это… Так вот, для девки творил, для себя. А теперя кому самокаты сковал, для кого косы правил — для миру всего, для Тагила, почитай, для Расеи. Ой, подними ты меня. В изголовье подложь, этак лучше… Нет, ты не понял всего. Думаешь, дрожки для денег и воли? Дальше, дальше гляди. Что Дубасников-то намалевал под понтретом моим?
