— Маман, — негромко произнес Александр, — не сочтите обидным… в сей торжественный момент я хочу сказать вам…
Он хотел сказать ей, что придется умалить сумму, так как царский миллион полагается новой императрице. Сказал же:
— То жалованье, которое было положено вам в бозе почившим батюшкой, останется за вами навсегда.
Мария Федоровна, лишь слегка кивнув головой, оторвалась от трубы и с несколько капризной, даже девической улыбкой напомнила сыну слова, произнесенные митрополитом в Успенском соборе:
— Великодушный Государь, с помощью небесною подвиг твой да будет удобен, бдение твое будет сладостным, попечение будет успешно.
Александр слабо улыбнулся в ответ. Это была ее первая победа над вновь возвеличенной государыней, и Александр был доволен, что сумел смягчить переживания матери.
— Так отшего же пусты столы, Алекс?
— Да, разве не приготовлено угощение? — повернулся император к адъютантам. — Откуда сей хаос?
— Видите ли, ваше величество, — срывающимся голосом, как будто сам и был виноват, доложил адъютант, — у одного из солдат в бригаде церемониймейстера преждевременно выстрелила ракетница, что в народе сочли за сигнал к пиршеству…
— Ах, вот что, — как бы рассеянно произнес царь, — маман, глупый солдат, оказывается, не вовремя подал сигнал. — И тут же, обернувшись к адъютанту: — Так кто ответствен за церемониал?
…Вызванные в Москву крепостные Кузнецовы, вначале Егор, а за ним на самокатке и Артамон, одолев нелегкий путь, разместились на постой в горенке демидовского кучера Михея. Вскоре Николай Никитич, только что вернувшийся из заморского путешествия с красавицей женой, соизволили сами произвести осмотр дрожек и осмотром остались весьма довольны, особенно музыкальными пиесками, исполняемыми на ходу. А затем, кашляя и долго отсмаркиваясь в батистовый парижский платочек, хохотали Николай Никитич над самокаткой и бойкими выкрутасами седока Артамона. И молодая графиня серебряным колокольцем заливалась и даже в ладошки хлопала.
— Ах, что выделывает, ну насмешил, ну потешил, каналья! — нахохотавшись вволю, понюхав табаку из табакерки и звонко защелкнув крышку, сверкнувшую дорогим изумрудом, Демидов положил руку на плечо Егора Кузнецова. — Жди, Жепинский. О цене пока не говорю. Объявляю тебе свое спасибо за труды твои…
Егор хотел уж было бухнуться в ноги хозяину, молвить о воле.
— Э-э, не надо, я понял тебя. Не исключено… А пока вас будут кормить, в бане с дороги отмойтесь. Ба, да ведь вы здесь без малого полмесяца, дармоеды! Ну, не дуйся, через неделю свидимся, дрожки держать в порядке, чтоб ни пылинки, и самокат — тоже. Михеич, укажи девкам украсить спицы у самокатки алыми лентами. Да смотри, старик, чтобы племянник в столице не избаловался!
