— Ты прав. Даут стар и болен, и стараниями юной Детры не видно конца его болезням. Печальный исход может наступить во всякую ночь.
— Но девчонка, мне доносили, строптива.
— Девчонка строптива, это так. И ты прав, полагая, что лучше бы иметь ее согласие на свадьбу. Перхлонес смирится с Десебром на троне только при условии совершенно добровольного согласия ее на брак.
— То-то и оно… — пробормотал Десебр, оглядывая свое дряблое тело.
Тут советник и выложил свой главный козырь.
— Не обижай недоверием лекаря своего, многомудрого Атиллу Лавениуса, — сказал он тихо и со значением. — В его келье много, о-очень много склянок с настоями самых разнообразных свойств. Есть (он хвалился мне) и такие, что превращают строптивых дев в тихих и влюбленных невест.
Десебр крякнул с непонятной досадой.
— Ты видел ее?
— О да! Это еще не роза, но это будет прекраснейшая из роз!
— Я обдумаю твои слова, Януар. Завтра к вечеру позову. Приготовь все на тот случай, если я соглашусь. Мне, пожалуй, одно не нравится. Не окажусь ли я сам в положении старого болтливого Даута, чьи кости греет по ночам наша златокудрая и хитромудрая Детра?
Тимур вздрогнул и оглянулся.
Какое-то движение ему почудилось среди зелени, увившей соседний балкон. Он пристально вгляделся и наконец заметил горбуна, который, так же, как и Тимур, располагался послушать разговоры двух самых могущественных людей Перхлонеса.
Беседа, однако, уже завершалась.
— Что-то еще важное? Ты утомил меня сегодня.
— Почти ничего, чтимый. Разорено гнездо заговорщиков на Ореховом мысу… Два галеона с женщинами и детьми благополучно достигли Дакры — Мельхуп посылает тебе приветы… Люди тупицы Юлиания упустили, из-под самого носа важного, судя по всему, гонца из Кумрата… В минувшую ночь в Перхлонесе было спокойно, если не считать драки между латниками когорты Априла и когорты Кривого Десебра… Эрика, дочь Даута, от пищи отказалась. Ничего важного больше.
— Иди.
Януар с нескрываемым облегчением выдохнул, обтер ладонью мокрую лысину, вразвалку пошел прочь.
Тимур повернулся уходить с балкона, сделал шаг, другой, и — и голова его вдруг оказалась прижатой к стене между лезвиями двурогого фаларийского копья.
Перед ним стоял тот самый горбун.
— По чьему наущению слушаешь, собака?
Тимка, не на шутку испугавшись, глядел молча.
— Я тебя не видел в замке. Ты кто? Имя?
— Далмат… — начал Тимур и тут же поправился: — Далмат!
— Твой отец…
— Фрид Далмат! — торопливо и с готовностью подсказал Тимур.
