— Звучит, конечно, здорово, — сказал Стивен. — Но мне с этими деньгами надо поосторожнее. Это ведь все мои сбережения.
— Черт возьми, Стивен, я хочу тебе кое-что объяснить. Я делаю на этом деньги, — сказал я. — Я беру землю и немного денег, а потом превращаю их в целую прорву денег. Понимаешь? Вот что я делаю, а я очень хорошо умею это делать. Все, чего я прошу, — это просто занять у тебя твои двадцать пять штук этак на месячишко, а взамен даю тебе шанс кардинально изменить всю свою жизнь.
— Не могу, — ответил он.
— Ладно, а сколько можешь? Десять? За полный пай? Десять тысяч можешь вложить?
— Послушай, Мэтью…
— Пять? Три? Две тысячи?
— Да постой…
— Как насчет восьми сотен или, к примеру, двух? На две ты можешь подняться. Или это тебя разорит?
— Две сотни будет в самый раз, — ответил Стивен. — Считай, что за эти деньги я твой.
— Пошел ты, — сказал я.
— Хватит, Мэтью, — вмешался Джордж. — Охолони.
— Я спокоен как никогда, — сказал я.
— А, по-моему, тебя несет, — возразил Джордж. — И вообще, нечего препираться попусту. Эта твоя затея с ранчо для придурков все равно не прокатит.
— Почему?
— Во-первых, округ никогда не позволит строиться на водосборной площади. Десятиакровая полоса…
— Я уже говорил с ними насчет допуска. Они запросто…
— А во-вторых, я переехал сюда не для того, чтобы жить в толпе раздолбаев.
— Извини, Джордж, но речь же не о твоей земле.
— Понятно, Мэтью, — сказал Джордж. — Я только говорю, что если ты накромсаешь этот холм на дольки и натащить сюда разных кретинов из Бостона, очень может статься, что как-нибудь вечерком, в межсезонье, я малость переберу пива и захочу наведаться в твою коммуну с канистрой керосина под мышкой.
Джордж вперился в меня неестественно свирепым взглядом, как актер на сцене захудалого театра.
— Зачем тебе керосин, Джордж? Вполне достаточно молотка с гвоздями, — сказал я, повернувшись и махнув рукой на резные финтифлюшки над входом. — Просто загляни сюда ночью и соверши рейд с лобзиком. Преврати все дома в гигантские кружевные салфетки, и их обитатели мигом разбегутся куда глаза глядят.
Я расхохотался и продолжал хохотать, пока живот не заболел, а на подбородке не задрожали слезы. Снова посмотрев на Джорджа, я увидел, что его губы сжаты в плотную маленькую черту. Он явно очень ценил свои ремесленные таланты. Мне стало неловко. Я еще держал в руке тарелку из-под пирога и вдруг неожиданно для себя самого швырнул ее в кусты. Раздался треск без утешительного звона разбитого фаянса.
