Неожиданно она вздрогнула от воспоминания. И все ее тело вспыхнуло. Сон! — подумала она, гладя на кукол круглыми, остановившимися глазами.
Сон? Да сон ли это был? Может быть, она всетаки пошла к нему в лунатическом трансе и Гедеон взял те «, что она сама, не сознавая, предлагала ему?
Этого Марина не знала. Девочка, которой она себя считала, такого бы не сделала. Но женщина, растревоженная в тот вечер ласками и поцелуями, могла пойти к Гедеону в поисках того, чего так жаждало ее тело.
К горлу снова подступила тошнота, и она закрыла глаза руками. Неужели это случилось?
Дверь отворилась, и Гравди спросил взволнованно:
— Что такое? Голова сильнее болит? Может быть, позвонить доктору?
Марина вытерла глаза и медленно опустила руки.
— Нет, все в порядке. — Глубоко вздохнула и спросила: — Он уехал?
Гранди заколебался, она видела, что сейчас он соврет.
— Значит, не уехал? — спросила она резко.
— Как бы я хотел выгнать его вон! — Дед бормотал, злясь на свою телесную немощь. — Если б я был моложе, да и руки не были бы такими бесполезными… — Его вялые руки напряглись на коленях, как бы желая схватить Гедеона за горло. — Он отказался уезжать, и я ничего не могу поделать.
— Я поговорю с ним, — сказала Марина, что-то решив про себя.
— Что ты! Нет! Марина… — Дед смотрел на нее с ужасом, как на безумную.
— Я поговорю с ним, — сказала она спокойно и холодно. — И тогда он уедет.
Гранди попытался переубедить ее, но тщетно. Она только смотрела, и в конце концов он вышел, а она осталась сидеть и ждать, глядя в окно на утренний свет, который казался ей тьмой без края.
Марина хотела навсегда избавиться от Гедеона, и хотя у нее не было сомнений в мудрости такого решения, оно означало новую боль сейчас и в будущем. Но боль стала привычной для нее в прошлом, значит, она сможет жить с ней и теперь. Уход Гедеона будет для нее примерно тем же, чем были для дедушки больные руки: потерей истинного счастья и смысла жизни. Злую шутку сыграла с ними жизнь — для расправы она использовала то, что было им дороже всего.
Марина услышала шаги и напряглась, ведь она не услышит их больше никогда в жизни. Он бежал, прыгая через ступеньку, и она чувствовала, как он торопится к ней. Он стоял в дверях и глядел на нее несколько секунд, потом подошел к кровати своей изящной, какой-то хищной походкой, опустился на колени и поднес ее руки к губам.
— Уезжай-ка ты, Гедеон, — сказала она тихо. Он вскинул черную голову, темные глаза уставились на нее.
