— Если хотите, мы можем начать с этого, — игриво предложил он.
— Начать что? — засмеялась Женевьева. Ее глаза опять заблестели от восторга.
От ее игривого тона у Бенедикта перехватило дыхание, и он непроизвольно нахмурился:
— Женевьева! Вы опять начинаете?
— Простите, Бенедикт. Просто я очень рада… видеть вас здесь… у себя.
Он нежно, но настойчиво высвободил свои руки.
— В вашем присутствии мужчинам очень сложно держать себя в руках, — сказал он с нарочитой укоризной.
— Может быть, потому, что я не хочу, чтобы вы держали себя в руках? Но будьте уверены, к другим мужчинам это не относится.
— Да, конечно, не относится. Я не имел в виду ничего такого. Простите меня. Думаю, Уильям обрадовался бы, узнав, что его слова произвели на меня должный эффект.
Он сразу же пожалел о том, что не смог сдержать свое раздражение. Улыбка сошла с лица Женевьевы, а во взгляде появились тревога и грусть.
— Слова? Что он вам обо мне наговорил? — спросила Женевьева. — Наверняка какие-то гадости. — Она старалась говорить непринужденно. Но во взгляде сквозило напряжение.
— Ничего особенного, — нетерпеливо махнув рукой, проговорил Бенедикт. — Прошу вас, не беспокойтесь. — В эту минуту он злился не только на Уильяма, но и на самого себя. Ведь сейчас он ведет себя как ревнивый юнец. Какое ему дело до любовников Женевьевы, даже если они действительно существовали?
— Кстати, что вам сказал доктор Макнейл? Вам уже лучше? — Бенедикт поспешил перевести разговор на другую тему.
— Доктор Макнейл говорит, что рука идет на поправку, — равнодушно глядя на Бенедикта, ответила Женевьева.
Сейчас у нее не было желания обсуждать с ним визит врача. Она понимала, что он задал этот вопрос просто из вежливости. На самом деле его это совершенно не интересовало. Женевьева почувствовала отчуждение, возникшее между ними после того, как он поговорил с Форстером. До этого Бенедикт смотрел на нее с нежностью и трепетом, искренне беспокоился о ее руке. Теперь все переменилось. Она его не узнавала.
— Бенедикт, Уильям… — начала она.
— У меня нет желания обсуждать с вами этого человека, — резко оборвал ее Бенедикт. — Уильям неинтересный, скучный человек.
— Скучный? — переспросила Женевьева. — Это отнюдь не главная его черта. Он ужасный человек и очень мстительный. Часто делает гадости исподтишка. Мне кажется, он сказал вам что-то… что-то неприятное. После разговора с ним вы сам не свой.
— Он не сказал мне ничего особенного. Если вы не желаете поддерживать со мной легкую непринужденную беседу, тогда, может быть, поднимемся в спальню и займемся делом?
