— У меня болела голова… — начала Женевьева, но Бенедикт язвительно перебил:
— Целых два дня?
— И даже больше. Она болит у меня с того дня, как мы с вами встретились у церкви Святого Георгия и вы довезли меня домой в своей карете, — принялась объяснять Женевьева.
— А вот это уже больше похоже на правду, — одобрительно кивнув, проговорил Бенедикт. — Вы делаете успехи на пути откровенности со мной.
Женевьева сердито посмотрела на него:
— Но как вам удалось войти сюда? Ведь я приказала дворецкому никого ко мне не пускать.
Бенедикт пожал плечами:
— Все очень просто. Я сделал вид, что поверил ему, а на самом деле никуда не ушел, подождал, пока он покинет холл, и после этого беспрепятственно вошел в дом и разыскал вас.
— Значит, вы проникли в мой дом обманом? И вам это так легко удалось? Никогда бы не подумала, что вы обладаете навыками вора.
— Вора? Но я не взламывал замки. Дверь была не заперта, я просто вошел.
— Это нисколько не оправдывает ваш поступок и…
— Подождите, я скоро вернусь. — С этими словами Бенедикт вышел в холл и спустя несколько минут вернулся с канделябром с тремя горящими свечами. Теперь, при свете, он мог хорошо рассмотреть Женевьеву. И то, что предстало его взору, очень его взволновало.
— Вы плакали? Вы чем-то расстроены? Кто вас обидел?
Да, она действительно плакала. Все эти два дня.
— Почему вы молчите, Женевьева? — допытывался он.
Платье персикового оттенка, которое было на ней в этот день, подчеркивало болезненную бледность лица. Небесно-голубые глаза казались еще больше, чем обычно. За эти дни Женевьева заметно похудела. А в этот вечер и вовсе казалась удивительно хрупкой и уязвимой. Бенедикту внезапно захотелось защитить ее от какой-то неведомой ему опасности. Он и сам не отдавал себе отчета в этом желании. Для него, человека спокойного, немного даже холодного, подобные желания были непривычны.
Тут ему в голову пришла одна мысль, которая его ужаснула.
— Надеюсь, вы плакали не из-за того, что произошло между нами в Воксхолл-Гарденз?
— Нет-нет! Конечно же нет, Бенедикт! — с неожиданным пылом воскликнула Женевьева. Но, заметив реакцию Бенедикта, удивленно вскинувшего брови, взяла себя в руки и заговорила спокойнее: — Нет, это был лучший вечер в моей жизни.
— Тогда почему вы плакали? — Бенедикт подошел к столику у камина и поставил на него канделябр. Рядом со столиком стояло большое кресло. В камине ярко горел огонь. — Почему вы не хотите принимать гостей и не выходите из дома? Вы что, решили запереться от всего мира?
