Он не помнил ничего из того, что происходило все это время. Но, судя по некоторым фразам Дженкинса и мертвенной бледности Женевьевы, она не отходила от него ни на шаг, ухаживала за ним, мыла его. Заботилась о нем.
Конечно, Бенедикт чувствовал определенную неловкость. Еще никогда он не оказывался в подобном положении. Но зато теперь узнал Женевьеву совсем с другой стороны. Она показала, на что готова ради него в критической ситуации. В его глазах она выглядела настоящей героиней. К сожалению, Бенедикт не открылся для Женевьевы с лучшей своей стороны. Но он еще себя проявит.
Не в силах сдержать своих эмоций, он крепко сжал ее руку:
— Вам не стоило помещать меня в свою спальню.
— Но куда еще я могла вас поместить? — нахмурившись, спросила она. — В спальне удобная кровать.
— Но ваша репутация, — перебил он. — Она могла пострадать… Представьте, если об этом узнают в свете.
— К черту мою репутацию! — с чувством воскликнула Женевьева. Глаза ее сверкнули, — Вы были в очень тяжелом состоянии, и перевозить вас куда-то было опасно. Я не могла допустить, чтобы вы умерли по дороге от потери крови. Кроме того, никто, кроме графа Каргила, Руперта, Данте и моих слуг, не знает о вашем пребывании здесь. А они не производят впечатления сплетников.
— Возможно, вы правы. Но…
— Может быть, вам сначала стоит подкрепиться, восстановить утраченные силы, а уже потом читать мне нотации, — сухо заметила она. — Давайте я покормлю вас бульоном и пудингом.
— Я вполне могу обойтись и без посторонней помощи. Вам не нужно меня кормить, — запротестовал Бенедикт и попытался сесть. Но тут же страшная боль пронзила его, он застонал и без сил упал на подушки.
— Неужели вы действительно думаете, что сможете обойтись без моей помощи? — Женевьева укоризненно покачала головой, сетуя на его упрямство. Затем быстро и ловко положила ему на грудь салфетку и взяла со столика тарелку с бульоном.
После неудачной попытки сесть ему пришлось покориться судьбе. Бенедикт незаметно под одеялом ощупал себя. Вся правая сторона его тела была забинтована. На нем не было одежды и даже белья. Значит, он лежал под одеялом совершенно голый? Интересно, кто его раздел? Неужели Женевьева?
Чтобы скрыть смущение, Бенедикт решил перевести ситуацию в шутку:
— Надеюсь, вы не воспользовались моим состоянием и не овладели мной, пока я находился в беспамятстве, Женевьева?
— Я вижу, вы не утратили чувство юмора за время болезни. Все такой же язвительный и насмешливый. — Женевьева не оценила его шутку.
