— Обокрали?
— Ага… Обокрали… Ночью свет на подстанции выключили, а утром я в церковь пришла, смотрю — окошко выдавлено. Иконы из летнего придела унесли… И Заступницу нашу небесную. Тихвинскую…
— Четыре иконы взяли или больше? — спросил отец Игнатий, чувствуя, как тускнеет вокруг солнечный день.
— Четыре… Четыре, батюшка… Самые старые и унесли образа. А ты откуль знаешь, сколько?
— Знаю, Мария… — вздохнул отец Игнатий. Опустил в обледеневший сруб ведро и чуть тронул рукоятку ворота. — Знаю…
Загремела цепь. Ведро полетело в студеную глубину сруба.
— Неужто почувствовал?! — Мария смотрела сейчас на священника, и глаза ее расширились, вбирая его всего, как чудо.
— Нет! — коротко ответил он, поворачивая ручку ворота. — Ко мне на станции парень подошел. Он и рассказал, что украл иконы…
— Подошел?! Сам?!
— Сам… — Подхватив колодезное ведро, отец Игнатий перелил в свое студеную воду. — Спросил: грех ли это?
— А вы?!
— Так чего же я… Велел иконы назад принести…
— И што? — Мария помотала головой. — И в милицию не заявили?
— Не заявил… — Держа в одной руке ведро, а в другой — батожок, отец Игнатий зашагал по протоптанной в снегу тропиночке.
Уже из калитки оглянулся. Мария-алтарница так и стояла у колодца и смотрела на него.
День выдался хлопотливый, долгий.
И вроде бы обычные все дела, но никогда не утомляли они, а сегодня… Только к вечеру отец Игнатий догадался, что не от хлопот эта усталость, а от того разговора на автостанции.
— Нешто и сегодня служить будем, батюшка? — спросила топившая печи в церкви Мария. — Может, не надо?
— Как же не надо… — с неудовольствием, что не сумел скрыть усталость, ответил отец Игнатий. — Народ даже приезжий есть.
Мария вздохнула, и лицо ее приняло то скорбное выражение, которое появлялось всегда, когда она хотела показать, что и слова, и убеждения — все у нее кончилось, и раз не хотят исправить дело, как она советует, то пусть как будет, так и будет… Мария выросла и состарилась при храме, и к молодому, по возрасту годящемуся ей в сыновья священнику относилась сложно. В духовной жизни во всем полагалась на него, доверяя сану, но что касается церковного хозяйства, старалась все делать по-своему. Не перечила, конечно, когда отец Игнатий поправлял ее, но тотчас же как бы вся заливалась скорбью, показывая, что только и остается ей теперь молить Царицу Небесную, чтобы образумила Та своевольного батюшку. Сейчас Мария тоже скорбела, должно быть, о робости и нерешительности отца Игнатия, у которого в руках, можно сказать, был преступник, но он не сдал в милицию, а отпустил…
